помочь, так не беритесь! – рванулась в ночное небо.
… Через полчаса телефонный звонок взорвал сонную тишину дома Урмановых. Проснулся и заплакал малыш, сладко спавший на руках у Наили, вздрогнул Исмаил, дремавший в кресле около тихо ворчащего телевизора, приоткрыл глаза Мурад, прикорнувший на диване в окружении книг, по которым готовился к предстоящей сессии. Иса поспешно взял трубку.
– Господи, почему я ее послушался? Почему не застеклил эту проклятый балкон? – прохрипел он и рухнул в кресло. – Сынок, поговори ты. Я не могу…
Мурад взял трубку, выслушал сообщение и пообещал приехать. От неожиданности он стал заикаться. Однако, первое, что пришло ему в голову, так это то, что теперь он спокойно сможет уйти из училища и высоко держать голову, появляясь в любом обществе – ему больше не придется сталкиваться со снисходительными ухмылками начальства, слышать за спиной насмешки коллег и наглое хихиканье студенток. Он почувствовал, как устал делать вид, будто не понимает, что над ним издевается вся их музыкальная братия, включая тех, с кем он вместе учился.
– Бедная мамочка… Как все это ужасно… Она так страстно мечтала, чтобы у меня было все самое лучшее, – подумал Мурад, а вслух произнес:
– Знаешь, Наиля, мама чем-то занималась на балконе… Она перегнулась через перила и упала… В общем, сама понимаешь… Все кончено… Мы с отцом сейчас поедем туда… До утра нас не жди. Укачай малыша и позвони Пазевским. Сообщи, что произошло.
– Боже, как все непредсказуемо! – думала молодая женщина, набирая номер телефона соседей. – В голове не укладывается… Как сейчас вижу Милю – холодную, подтянутую, в этом роскошном французском костюме… Как она тогда меня допрашивала в кабинете Исы… Точно в гестапо… Интересно, что будет с этим костюмом? Вероятно, в нем и похороним. Мне-то он на дух не нужен, хоть и стоит целое состояние… Лично я к нему не притронусь!
Таня, услышав о случившемся, заплакала.
– Это я должна была умереть полгода назад. Я – никчемная, жирная корова. А она – умница, деловая, здоровая, обязана была жить и работать еще много лет!
Пазевская утешала дочь, как могла, но в ее голове звучали слова Пифии о том, что Аджину убьет любовь.
– О Белорожка, скажи, неужто Миля погибла от любви? Наверняка, все случилось не из-за нее! – недоуменно бормотала Лина. – Прорицательница обещала столкнуть Джамилю с ее собственной космической сущностью, и это больше похоже на истину. Господи, как же она хотела блистать на моих похоронах. Сумасшедшие деньги выкинула на костюм. Говорят, он от какого-то знаменитого французского кутюрье. Потратилась и на гарнитур из натурального морского жемчуга. Теперь он перейдет невестке. Той самой, о которой она даже слышать не желала…Господи, что же будет дальше…
Тяжко вздыхая, она обратилась к дочери:
– Танечка, родная, пойди, поставь свечки перед иконами, они у меня в книжном шкафу на полке. Одну за упокой Мили. Другую – о нашем здравии… И помолись за нас, грешных. Ты ведь у меня теперь настоящая христианка. Сама я не смею. Мой покровитель – отец муз. Мне негоже ему изменять… Хотя мне часто кажется, что у Создателя много лиц. Уверенна, сквозь нахмуренные брови Зевса древние греки тоже различали взгляд Творца… А твоя молитва меня утешит… Я ведь тоже не безгрешная овечка…
10
Эвелина Родионовна на похороны Азархановой Таню не пустила. Договорившись с Исмаилом, она оставила ее присмотреть за его внуком.
В пять часов по полудню Лина поехала на кладбище вместе с Ириной и Андреем Гавриловичем. Хоронили на Коммунистическом. С утра распогодилось, выглянуло солнышко и так пригрело, что выпавший накануне снежок растаял, превратив дорожки между могилами в непролазное месиво. Откладывать похороны на следующий день не стали – все необходимое для почетного погребения усопшей сделали за полдня.
Народу на кладбище пришло видимо-невидимо. Было много речей, цветов и венков. Присутствовали и убитые горем родители Мили, на рассвете прилетевшие из столицы. Они вместе с зятем, внуком и его женой принимали соболезнования без слез. Многие подходили и к Пазевской – Эвелина впервые после болезни появилась на людях. Все дружно шептались, будто она кошмарно выглядит и на себя не похожа, толковали, что хорошо, мол, вообще осталась жива.
Между тем, Лина была не настолько страшной, чтобы в ее адрес говорили подобное. Просто теперь выглядела она довольно экзотично: вместо модно остриженных темных волос ее лицо обрамляла шапка седых кудельков, линия подбородка и нос утратили прежнюю округлость, а глаза – золотисто-карий блеск. Однако резко обозначившиеся скулы и проступившую на носу крошечную горбинку многие посчитали бы обычным следствием болезненного похудания, если бы ее лицо не освещалось гипнотическим взглядом жгуче-черных глаз, сверкавших сквозь густую поросль серебристых ресниц.
Эвелина раньше, смеясь, говорила, что у женщины пенсионного возраста все видят только нос, который обрамляют складки кожи, уложенные либо плиссе, либо гофре, в зависимости от типа лица. Никто не ответит, какого цвета глаза у подобной тетки, возможно, потому что считают, будто у такой старой «дрымбы» эта часть тела уже имеет исключительно утилитарное значение.
Собираясь в первый раз после выздоровления показаться в общественном месте, она долго смотрелась в зеркало и пришла к выводу, что у нее нормальное, моложавое лицо, на котором выделяются выразительные глаза. Вызывает удивление только серая щетка ресниц и седые, негритянского типа волосы.
– Будет настроение – окрашусь в свой естественный цвет, и тогда все подумают, будто просто похудела и сделала завивку.
На кладбище к Пазевской подошла Заминова и, как всегда, стала нашептывать последние новости. Слушая ее болтовню, Лина про себя отметила, с каким восторгом Диля отзывается об Исе. Оказалось, что Урманов, обнаружив, что сын женат, поехал к ней и предложил любую помощь, лишь бы она и Зухра не чувствовали себя обиженными. Дильбар, конечно ответила, они– де ни в чем не нуждаются, и тогда Исмаил взялся исхлопотать для ее старшего сына, два года назад прилично окончившего местный вуз, место в целевую аспирантуру в один из престижных институтов столицы. Заминова была в восторге от столь широкого жеста: он означал, что на следующий учебный год она снимет в столице для детей квартирку, и они три года смогут жить под одной крышей, приглядывая друг за другом.
– Если честно, – добавила Диля, – я бы с большей охотой отдала Зухру за Ису, чем за его сына. Мурад парень несобранный, прогульщик и выпивоха. Он ненадежный муж, не то, что его отец. Клянусь, я и на разницу в возрасте не посмотрела бы!
Внезапно, Эвелина Родионовна подумала о дочери, и у нее выплыла мысль:
