Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
в доме? – спросил Ван Лун.
– Она делает все, что хочет, – отвечал собеседник. – Она захватывает все, что может захватить. Когда-нибудь, конечно, молодые господа вернутся домой, уладив свои дела в чужих странах, и она их не проведет разговорами о том, что она верная слуга и ее нужно вознаградить, и тогда ее выгонят. Но уже теперь она набрала довольно и нуждаться не будет, проживи она хоть до ста лет.
– А земля? – спросил наконец Ван Лун, дрожа от нетерпения.
– Земля? – переспросил тот равнодушно. Для этого лавочника земля ровно ничего не значила.
– Она продается? – нетерпеливо спросил Ван Лун.
– О, земля… – отвечал хозяин лавки равнодушно и встал, говоря на ходу, так как в лавку вошел покупатель: – Я слышал, что она продается, кроме того участка, где уже в течение шести поколений хоронят членов семьи Хванов. – И он ушел по своим делам.
Тогда Ван Лун тоже встал, вышел и снова направился к большим воротам, и женщина вышла открыть ему. Он стоял, не входя в ворота, и говорил ей:
– Скажи мне сначала, приложит ли господин свою печать к купчей?
И женщина отвечала с готовностью, не сводя с него глаз:
– Приложит, конечно, приложит, клянусь жизнью!
Тогда Ван Лун сказал ей, не раздумывая:
– Хочешь ли ты продать землю за золото, за серебро или за драгоценные камни?
Глаза ее заблестели, и она сказала:
– За драгоценные камни!
Глава XVII
Теперь у Ван Луна было больше земли, чем можно было засеять и убрать с одним волом, и больше зерна, чем может держать в запасе один человек, и он пристроил еще маленькую комнату к своему дому, купил осла и сказал своему соседу Чину:
– Продай мне свой участок земли, оставь свой одинокий дом, переходи в мой дом и помогай мне обрабатывать землю.
И Чин сделал так и был этому рад.
Небо вовремя проливалось дождем на землю, и быстро поднимались всходы риса. И когда пшеница была сжата и сложена в тяжелые снопы, они вдвоем посадили рисовую рассаду на затопленном водой поле, – больше риса, чем когда-либо сеял Ван Лун, потому что дожди принесли в изобилии воду, и там, где земля была прежде суха, теперь она стала пригодна для риса. Потом, когда наступило время жатвы и Чин не мог справиться с уборкой один, – так велик был урожай, – Ван Лун нанял еще двух батраков.
Работая на земле, купленной им у дома Хванов, он вспоминал праздных молодых господ из большого дома, пришедшего в упадок, и приказал своим сыновьям ходить каждый день с ним в поле и заставлял их выполнять работу, какая была по силам их слабым рукам – погонять осла или быка. И хотя они не могли много сделать, все же привыкали к тому, что солнце жжет их тело, и испытывали усталость от хождения взад и вперед по борозде.
Но О Лан он не позволял больше работать в поле, потому что он был уже не бедняк крестьянин, но человек, который мог нанимать батраков, если хотел, и земля его еще никогда не приносила такого урожая, как в этом году. Ему пришлось пристроить еще комнату для хранения зерна: иначе им негде было бы пройти в своем доме. И он купил трех свиней и выводок кур и кормил их зерном, которое осыпалось на землю во время уборки.
Тогда О Лан стала работать в доме и сшила каждому новую одежду и новые башмаки, сделала на каждую постель по одеялу из теплой новой ваты, крытому материей с цветами, и когда все было готово, у них стало много одежды и одеял, как никогда раньше. Потом она легла в постель и снова родила; и все еще не хотела иметь никого при себе, хотя она могла бы нанять кого угодно.
На этот раз она рожала долго, и когда Ван Лун возвратился к вечеру домой, то у двери стоял его отец и говорил, смеясь:
– На этот раз яйцо с двойным желтком!
И когда Ван Лун вошел в спальню, на кровати лежала О Лан с двумя новорожденными младенцами, мальчиком и девочкой, похожими друг на друга, как два рисовых зернышка. Он шумно засмеялся тому, что она сделала, а потом вздумал пошутить:
– Так вот почему ты носила две жемчужины на груди!
И он снова засмеялся своей шутке, и О Лан, видя его веселье, улыбнулась своей медленной, измученной улыбкой.
В то время у Ван Луна не было никакой печали, кроме разве печали о том, что его старшая девочка все еще не умела говорить, а только улыбалась детской улыбкой, встречая взгляд отца. Был ли причиной этому первый тяжелый год ее жизни, или голод, или что другое, но месяц проходил за месяцем, а Ван Лун все еще ждал, что ее губы произнесут первые слова, хотя бы его имя, которое дети выговаривали: «да-да». Но она не произносила ни звука, только улыбалась кротко, и когда он смотрел на нее, у него вырывался стон:
– Бедная дурочка, бедная маленькая дурочка!
А в сердце своем он говорил себе: «Если бы я продал бедную мышку и они это обнаружили б, они убили бы ее!»
И, словно для того, чтобы вознаградить ребенка, он ласкал ее, иногда брал с собой в поле, и она молча ходила за ним следом, улыбаясь, когда он взглядывал на нее и заговаривал с ней.
В этих местах, где Ван Лун прожил всю свою жизнь и где жили на земле его отец и отец его отца, голод бывал раз в пять лет, или, если боги были благосклонны, раз в семь, или восемь, или даже в десять лет. Это бывало из-за слишком частых дождей, или из-за того, что их совсем не было, или из-за того, что река на севере разливалась от дождя и снега, выпавшего на дальних горах, и затопляла поля поверх плотин, которые люди построили столетия тому назад, чтобы сдерживать воды реки в границах. Время от времени людям приходилось убегать с земли и снова к ней возвращаться, но Ван Лун решил настолько упрочить свое благосостояние, чтобы в голодные годы ему не пришлось снова бросить землю, а можно было бы кормиться плодами урожаев прошлых лет и продержаться до следующего года. Он решился на это, и боги помогли ему. И семь лет подряд были урожайные годы, и каждый год Ван Лун со своими батраками намолачивал гораздо больше, чем можно было съесть. Каждый год он нанимал все больше людей для работы в полях, и теперь у него было уже шесть батраков, и он построил новый дом позади старого: большую комнату у задней стены двора и две маленькие комнаты с каждой стороны двора, рядом с большой. Дом он покрыл черепицей, но стены все же были сложены из крепко утрамбованной глины, только он оштукатурил их, и они стали белые и чистые. В эти комнаты перебрался он с семьей, а работники, с Чином во главе, жили в старом доме, на переднем дворе.
К этому времени Ван Лун хорошо узнал Чина и нашел, что он человек честный и преданный, и поставил Чина управляющим над батраками и землей, и хорошо платил ему – две серебряные монеты в месяц кроме еды; но сколько Ван Лун ни заставлял Чина есть, и есть хорошо, он все же ничуть не поправлялся, оставаясь все таким же маленьким, легким и худым. Тем не менее он работал с радостью, молча копошась от рассвета и до сумерек. Тихим голосом говорил он то, что нужно было сказать, но всего счастливее он бывал тогда, когда не нужно
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
