был, — мотаю головой.
— А кем он вам приходится?
— Мы учились вместе в институте, там и познакомились.
Мать тоже замечает Суворова, вскидывает подбородок. Не сводя с него взгляда и улыбнувшись, добавляет:
— Не просто учились. Роман был первой любовью Лили. Хороший мальчик из благополучной семьи. Они даже пожениться хотели, но не срослось. И меня, честно говоря, удивляет поведение Ромы и то, что он следил за Лилей.
А у меня вспыхивает жаром лицо от слов мамы и от того, как у Суворова задергались желваки на стиснутой челюсти. Ошарашенно оборачиваюсь к матери, а она только шире улыбается.
— Проверим, — говорит следователь и встает с дивана.
Не знаю, что бы произошло дальше, но в дом входит Расулов.
— Может быть, вернуть парней? — интересуется Давид. — Пусть эту ночь присмотрят за домом.
— Не нужно, — цедит Захар. — Я сам в состоянии обеспечить безопасность жене и дочери.
Мужчины жмут руки, и Расулов прощается с нами.
Потом и полиция заканчивает работу.
По первому этажу гуляет сквозняк, осколки стекла лежат на полу, но сегодня после эмоционального потрясения убирать мы не в силах.
— Собирайтесь! — рявкает Суворов Римме, а она аж вздрагивает. — Отвезу вас к тебе в квартиру.
От голоса Захара просыпается Аленка.
— Куда? — прищурив сонно глазки, переспрашивает она.
— К бабке ночевать поедешь.
— А ты?
— Здесь останусь порядок наводить.
— Н-нет… — мотает она головой. — Я с тобой хочу…
Мать слегка подскакивает на диване и обхватывает Аленку за плечи:
— Родная моя, давай послушаемся папу. Нам и правда лучше пока уехать из дома.
— Нет! — Аленка выскальзывает из ее рук и, спрыгнув с дивана, подбегает к Захару, берет его за руку и жалобно заглядывает в глаза. — Я с тобой, папа, пожалуйста…
А мне в этот момент хорошо видно, что наш несокрушимый, мощный, как скала, Захар еще не до конца оправился. Ему тяжело, и, кажется, больно стоять. И от этого и мне становится больно и горько.
— Ладно, — хрипит он и переводит взгляд на Римму. — Ты можешь ехать, если крысиная натура просит.
Мать ядовито прищуривается.
— Я не оставлю своих девочек, — холодно говорит она.
— Тогда веди Аленку наверх.
— Папа, — опять дергает его за руку, — я без тебя спать не буду!
— И уложи ее в нашей с Лилей спальне, — добавляет Суворов.
Мать театрально цыкает, но делает так, как приказал Захар. Спокойно, сдержанно и без лишних телодвижений. И я хочу пойти за матерью, однако Суворов задерживает меня.
— Останься. Нам надо поговорить. — Сажусь на диван. Муж тяжело приземляется рядом. — Значит, ты от Гордисанова тогда в платье белом бежала?
— Да, — опускаю взгляд на свои руки.
— Почему не сказала?
— А что бы это изменило?
— Многое.
— Ты бы лишь сильнее его возненавидел.
— Не знаю, как можно ненавидеть его сильнее, чем сейчас. — Захар подхватывает пальцами мой подбородок, вынуждая посмотреть ему в глаза. — Этот шакал преследовал тебя, а ты промолчала. Не надо так делать, Весна.
На дне его глаз, похожих на чистые озера, плещется неподдельная тревога за меня.
— Может быть, это и не он сделал, — не моргая, тону в его взгляде. — Может, это вообще какой-то заблудший псих. Нужно разбираться, — шепчу я.
Суворов тяжело выдыхает и убирает руку от моего лица.
— Разберемся.
— Роман сказал, что приезжал к тебе на мужской разговор. Это он тебя избил, да?
Захар кривит уголок губ.
— Он слишком труслив и не дорос до таких разговоров. Гордисанов подослал в отморозков для расправы со мной.
Ужасно. Я слышу это, и в сердце будто вонзаются шипы.
— Их было не двое… — дрожащим голосом предполагаю, видя избитое лицо мужа, — и даже не шестеро.
Иначе бы Суворов их с землей сравнял.
— Больше.
— Ты поэтому не приезжал к Аленке?
— Не хотел, чтобы вы видели меня таким. Прости, что так вышло.
Чем дольше на него смотрю, тем быстрее бьется мое сердце. Нет, нельзя нам оставаться наедине. Я еще не до конца пришла в себя после случившегося и соображаю не здраво. Встаю с дивана.
— Проверю Алену, — придумываю повод, чтобы уйти.
Но Суворов следующим вопросом пригвождает меня к полу:
— Зачем приезжала Ирина?
Скриплю зубами от одной только мысли об этой шлюшке, но решаю рассказать Захару правду:
— Сказала держаться от тебя подальше и не вести себя как собака на сене. Что я не могу сделать тебя счастливым, в отличие от нее, и что ей место рядом с тобой, а не мне.
— Не слушай ее бред. И не верь.
Я все-таки шагаю к лестнице. Встав на первую ступеньку, поворачиваю голову к Захару:
— Неужели твое мнение обо мне настолько отвратительное?
— Почему? — не понимает он.
— Даже не смей допускать мысль, что я могу жить по указке какой-то затасканной подстилки!
Но уйти спокойно спать у меня не получается. Все, что сказал Захар, не выходит из головы.
На него было совершено жестокое нападение, и не кем-то из недоброжелателей по бизнесу, а Романом. И в этой ситуации я склонна верить именно Суворову, потому что последствия слишком тяжелые. А если бы все было, как рассказывал Гордисанов, то на муже и царапины бы не осталось.
Как Роман мог послать столько людей против одного Захара?
Они ведь могли его реально забить до смерти!
Человек, с которым я в прошлом хотела связать свою судьбу, никогда не представлялся мне настолько подлым и бесчестным. Конечно, Рома не простой, как три копейки, о нем можно сказать «себе на уме». Он расчетливый, не человек с широкой душой, но быть мерзавцем до такой степени…
А если это он приказал своему прихвостню и нас напугать в отметку за мой отказ поехать с ним ночью куражиться? Неужели я так могу ошибаться в людях?
И отчасти в избиении мужа виновата я…
Меня просто сжирает чувство вины.
Если бы не я, эти двое мужчин не стали конфликтовать. И ничего бы этого не случилось.
Мне так плохо, когда я вижу Захара в таком состоянии, и больно от того, что когда-то могла подпустить к себе Гордисанова.
Эти мысли роятся в моей голове.
Дойдя до спальни, вижу через приоткрытую дверь, как мать лежит на кровати и гладит Аленку по волосам, убаюкивая ее. Несколько секунд посмотрев на них, я снова разворачиваюсь.
Ноги сами ведут меня обратно на первый этаж, как по какому-то немыслимому притяжению моего тела к телу мужа.
Захар шарит в кухонных шкафах.
— Что-то ищешь? — спрашиваю, подойдя ближе.
— Да, лекарства, они ведь раньше были здесь.
— Я их переложила, — вздохнув, выдвигаю нижний ящик. — Что тебе нужно?
— Дай обезбол.
— Сильно болит? — украдкой
