потому что внизу ее поджидали толпы репортеров, а на другой стороне улицы — бесчисленные фотографы, отравлявшие ей существование».
Пытаясь как-то оградить себя и Брижит от назойливой прессы, Шарье нанял телохранителей. Двоих он выставил у парадной двери, чтобы они не пускали внутрь журналистов. Но толпа у дома подчас бывала столь велика и порой неуправляема — здесь то и дело вспыхивали потасовки, — что полиции ничего не оставалось, как прислать сюда на подмогу еще нескольких жандармов. И все равно, всякий раз, когда Пилу и Тоти навещали дочь, им как, впрочем, и любому, кто шел к Брижит, приходилось терпеть бесцеремонное обращение со стороны газетчиков. Однажды у входа появились двое рассыльных — один с колыбелькой, другой с детской кроваткой, — после чего тотчас распространился слух, будто Брижит ожидает двойню.
Вконец издерганная, Брижит подписала составленное Шарье послание, адресованное редакторам газет и агентств новостей: «Прошу Вас прекратить эту травлю, что особенно невыносимо для женщины, которая должна родить со дня на день». В обмен на то, чтобы ее наконец оставили в покое, Брижит пообещала встретиться с репортерами вскоре после рождения ребенка. Судя по всему, это обещание не возымело никакого эффекта.
Поскольку новостей как таковых не было, кто-то пустил слух о том, будто Бардо застраховала себя на пять миллионов франков на тот случай, если при родах возникнут осложнения.
Надеясь достичь временный компромисс с прессой, Брижит согласилась ответить на ряд вопросов, переданных ей в письменной виде газетой «Л'Орор». Как и следовало ожидать, у нее спрашивали всякие глупости. Ответы Брижит свидетельствуют о том, что ей каким-то чудом удалось сохранить чувство юмора.
В. Вы хотите мальчика или девочку?
О. Мальчика. В нашей семье и без того хватает девочек.
В. Если будет мальчик, как вы назовете его?
О. Еще не решила.
В. А если девочка?
О. Это будет мальчик.
В. Вы посещали классы будущих матерей или же читали литературу о родах?
О. Нет, я думаю о том, в каком фильме буду сниматься.
В. Материнство как-то отразится на вашем актерском стиле?
О. С какой стати?
В. Вы будете гулять с ребенком по улицам?
О. Я мечтаю об этом.
В. Вы покажете ему фильмы с вашим участием? Если да, то какие?
О. Ему придется подождать, пока ему не исполнится шестнадцати.
Репортеров это мало удовлетворило, и они потребовали новых историй. Когда же кто-то пустил утку о том, будто Брижит удалось незамеченной прошмыгнуть наружу — что, кстати, полностью исключалось, поскольку пресса перекрыла все входы и выходы, — репортеры, сломя голову, бросились в четыре ближайшие больницы, где — сразу в четырех одновременно — по их утверждениям, для Брижит уже была заказана палата.
Не успели акулы пера разобраться с больницами, как кто-то запустил новую утку. На этот раз утверждалось, будто Брижит удалось незамеченной добраться до Бурже и она упорхнула в Голландию, где собирается произвести на свет дитя на уединенной, тщательно охраняемой вилле. Неожиданно аэропорт наводнили толпы репортеров. И как ни старалась администрация Бурже убедить их, что в последнее время отсюда не вылетел ни один пассажир по фамилии Бардо или Шарье, пишущая братия отказывалась слушать. Пребывая в твердом убеждения, что ее читатели еще не пресытились рассказами о Бардо, «Л'Орор» опубликовала историю о якобы имевшем место тайном бегстве через Бурже в Голландию, причем под несколько двусмысленным заголовком «Brigitte Bardot a Disparu», что дословно переводится «Брижит Бардо исчезла». Кстати, в газете именно это и подразумевалось. Дело, однако, в том, что французские газеты прибегают к подобной формулировке, когда требуется сообщить о кончине выдающейся личности. В Париже толкотня и давка перед домом на авеню Поль-Думер достигли таких масштабов, что для поддержания порядка полиция была вынуждена прислать подкрепление — одного старшего и восемь рядовых жандармов. Реагируя на поступившие от соседей жалобы, жандармы устроили в близлежащих зданиях настоящую облаву. Репортеров обнаруживали буквально в каждой щели — в том числе и внутри дома, где жила Брижит, и на крышах соседних домов. Какие-то два типа, в комбинезонах, с ящиком инструментов и лестницей, утверждавших, будто им нужно отремонтировать антенну, пытались попасть на крышу, но тотчас были разоблачены. Когда же жандармы приступили к очистке района от посторонних лиц, вспыхнули беспорядки и кое-кто из репортеров был арестован.
В субботу, почти накануне родов, еще одна парочка фотографов проникла в дом по черной лестнице. Переодевшись монахинями, они уверяли, что всего лишь собирают пожертвования для церкви. Лжемонахини намеревались постучать в дверь и, когда им откроют, быстро сфотографировать Брижит. Но Шарье успел преградить им вход.
Этот случай ужасно расстроил Брижит, и один из врачей, устав от постоянной нервотрепки, потребовал, чтобы будущую мать немедленно доставили в клинику, где ей был бы обеспечен лучший уход и надежная охрана. Увы, Брижит не могла даже носа высунуть за дверь квартиры. Более того, в довершение ко всем бедам, она вот уже несколько месяцев подряд страдала от хронической инфекции мочевыводящих путей, что на девятом месяце привело к осложнению, и у нее разболелись почки. Брижит не могла без содрогания смотреть на себя в зеркало. Мучаясь постоянными болями, она приходила в ужас при мысли, какую уродину сделал из нее находившийся в ее чреве младенец. Подумать только, в какую западню она угодила, превратившись в пленницу в стенах собственной квартиры!
«Пресса проявила по отношению ко мне невиданную жестокость, — делилась она наболевшим двадцать лет спустя, выступая перед французскими телезрителями. — Я не имела возможности выйти на прогулку. Я не могла посетить врача. Я не могла даже родить в больнице. Журналисты со всех концов света взяли меня в осаду. Некоторые даже сняли комнаты у горничных в доме напротив, причем за колоссальные деньги, чтобы подглядывать мне в окна. На протяжении трех месяцев я жила как в гробнице, за задернутыми шторами и закрытыми ставнями, не в состоянии сделать и шага. Я не могла даже съездить и сделать рентген, хотя крайне в том нуждалась».
Наконец врачи распорядились, чтобы родильная палата была устроена прямо в квартире. И в понедельник, 11 января 1960 года, чуть позже половины третьего ночи на свет появился Николя Шарье.
Через час новоиспеченный отец спустился вниз, чтобы объявить примерно трем сотням фотографов и репортеров, бивуаком расположившимся возле его дома, о рождении сына. Шарье сообщил им, что роды длились около четырех часов, что младенец родился весом около шести фунтов и что, когда Брижит сказали, что это мальчик, она воскликнула «Chic alors!» — «Ну и отлично!»
После этого Шарье пригласил всех присутствующих в
