закрыть солонку, то отрегулировать газ. Потом он приносит какой-то иллюстрированный листок и вновь глубоко кланяется. Мне очень хочется заставить его съесть это прямо сейчас, но я, смирившись с неизбежной судьбой жду и жду. В восемь пятнадцать я получаю тарелку супа. В восемь тридцать он принес «kalbscotolet», в восемь сорок пять — небольшую тарелку разного печенья. Во время еды я попросил еще один кусок хлеба, и вот, топот ног по старинной каменной лестнице, и через десять минут я получаю небольшую булочку. На другом конце длинного стола около полудюжины благородных стариков проводят время. Перед каждым стоит огромная кружка пенящегося светлого пива.
Человек, который здесь, вероятно, более других добился успеха, вызывающего зависть и восхищение окружающих, а заодно и в высшей степени самолюбования — грузный гражданин, который часами сидит в полукоматозном состоянии, едва удерживающий огромную фарфоровую трубку от падения и с пятнадцатиминутными интервалами прилагающий огромные усилия для глотка пива. Если бы не редкие движения век и не периодические посещения его губ кружкой, то вообще было бы не понятно бодрствует он или уже уснул. Потому что, процесс курения едва заметен невооруженным глазом.
Утром, совершенно естественно, что я побоялся заказать здесь какой-нибудь еды из-за боязни прождать до полудня, если не больше, прежде, чем я смогу позавтракать. Поэтому приняв еще массу поклонов, еще более глубоких и почтительных, чем вчера, я проехал двенадцать километров до Тюбингена, где и позавтракал. Всю первую часть дня, время от времени начинается дождь. Когда я проехал километров тридцать пять, дождь стал превращаться в ливень и вынуждает меня, по примеру нескольких крестьян, искать укрытия под кронами сосновой рощи. Однако, скоро дождь выгоняет нас и оттуда. И одев мой тонкий резиновый костюм, я толкаю велосипед в Альберберген. Где позволяю себе удовольствие в виде ржаного хлеба и молока, а остальное время, до трех часов, жду, когда же закончится дождь и начинаю движение через грязь до Блаубойрена.
Утром, дождался десяти часов, по большей части, чтобы дать просохнуть дорогам. Далее я решил не ждать и выехал к важному и довольно красивому городу Ульму. Характер местности теперь меняется. Вместе с ним меняется и характер людей, как будто люди впитывают особенности региона в котором живут. Моя дорога от Блаубойрена идет вниз, узкой извилистой долиной рядом с перекатистыми верховьями Дуная. Восемнадцать километров по рельефестой дороге приводят меня в сильно укрепленный город Ульм, место, куда я должен был приехать вчера, если бы не непогода. Там я покидаю Вюртемберг и въезжаю в Баварию. На невзрачных возвышенностях Центрального Вюртемберга, среди крестьянок трудно найти привлекательное лицо или грациозную фигуру. А вдоль улыбающихся долин Баварии женщины, хоть обычно имеют непропорционально широкие фигуры, тем не менее, обладают определенной грациозностью. И хотя их облик далек от американской или английской идеи прекрасного, но они в значительной степени привлекательнее, чем их соплеменницы из той части Вюртемберга, которую я проехал. Я остановился на несколько минут в Ульме, чтобы пропустить кружку пива и спросить дорогу в Аугсбург. В течение этого времени я становлюсь предметом не малого любопытства горожан, потому что слава моя уже достигла Ульма.
Дороги Баварии обладают только одним достоинством — они твердые. Если бы не было хотя бы этого, то они были вообще отвратительными. Баварская идея создания дорог, очевидно заключается в том, чтобы рассыпать ровным слоем побольше сыпучих камней. На протяжении многих миль велосипедист вынужден следовать по узким, искатанным колесами колеям, постоянно уклоняясь от рыхлых камней или передвигаться иным способом, двигаясь по краю проезжей части. Сейчас я путешествую по той части земли, где самое большое потребление колбас и пива в мире. Хмелевые сады являются характерной особенностью ландшафта и длинные колбасные гирлянды свисают чуть ли не в каждом окне. Количество этих яств, которых я вижу потребляемыми сегодня, является чем-то удивительным. Хотя, конечно, праздник Святой Троицы, вероятно, увеличил количество.
Напевные звуки инструментальной музыки плывут по долине Леха. Вечером я подъезжаю к прекрасным окрестностям Аугсбурга и проезжаю мимо нескольких пивных террас, где собрались весёлые толпы аугсбургцев, пьют пенный напиток, закусывают колбасами и питают вдохновение из музыки военных оркестров. «Где находится штаб-квартира велосипедного клуба Аугсбурга?» - спрашиваю я с надеждой у молодого человека. С десяти часов утра я проехал уже сто двадцать километров и наконец-то въезжал в город. Штаб-квартира клуба находится в очень знаменитом кафе и пивной на юго-восточной окраине города. Я прошу одного человека, который говорит по-английски помочь мне поговорить с хозяином заведения. Он охотно соглашается мне помочь. И вот, я сижу среди среди сотен солдат и горожан, наслаждаюсь пенным напитком и узнаю, что большинство членов велоклуба, в честь праздника, совершают поездку по окреснотсям. Я это одобряю. Меня проводили в отель Mohrenkopf (Голова Мавра) и приглашают считать себя гостем велоклуба, пока я остаюсь в Аугсбурге. Баварцы весьма практичны.
Господин Йозеф Клинд, президент клуба, сопровождает меня до Фридбурга в понедельник утром. Это последний день праздника и баварцы стремятся из него извлечь как можно больше пользы. Пригородные пивные уже с утра переполнены людьми, и на некотором расстоянии от города дороги переполнены людьми, которые отправились в загородные курортные места. Крестьяне наоборот движутся из деревень в город, их лица сияют в ожидании неограниченного количества пива. У каждого десятого на дороге с собой гармонь. Некоторые играют, а некоторые несут их в ожидании того момента, когда они отлично проведут время. Со всех сторон льется музыка и песни. А мы едем вместе молча, потому что ни один из нас не знает язык другого, и разглядываем нарядных людей которые движутся туда — сюда.
Некоторые крестьяне одеты удивительно прекрасно: высокие ботинки лакированные от подошвы до кожаных штанов. Черная широкополая войлочная шляпа, часто с павлиньим пером, вставленым под ленту и торчащим на ярд — непревзойденное совершенство, а их жакеты и жилетки украшены длинными рядами больших родовых пуговиц. Я сейчас нахожусь в швабском районе и эти пуговицы-бляхи создают заметную часть праздничного убранства. Они сделаны из серебряных монет и передаются из поколение в поколение на протяжении столетий, фактически являясь семейной реликвией. Костюмы швабских женщин тоже чрезвычайно живописны: их лучшие платья и головные уборы из латуни, серебра и золота — швабский брауэрфрауэнхауб ( женский головной убор), являются, как и пуговицы мужчин семейной реликвией. Мне говорят, что некоторые из этих замечательных наследственных платьев содержат не менее ста пятидесяти ярдов тяжелого материала, собранного и тесно сложенного в неисчислимых перпендикулярных складках, часто толщиной более фута, из-за чего фигура в
