И хочется лупить себя по голове, чтобы разломить этот барьер, — понять, вспомнить, разобраться.
И не выходит. Ничего не выходит. Не понимаю, что я здесь делаю, а, главное — зачем? Почему?
Ужасно до жути.
Но он, наконец, приходит, — уже тогда, когда я окончательно перестаю в него верить и начинаю думать, что, может быть, — сошла с ума. Ведь это ненормально! Совершенно ненормально, — выдумать себе какие-то воспоминания, а все вокруг только разводят руками и смотрят на меня так сочувствующе и странно. Те самые крохи воспоминаний, за которые я сейчас цепляюсь, как за последний мой спасательный круг!
Он приходит.
Но совсем не такой, как я помню.
Огромный, — вот действительно огромный, кажется, заполняющий собой все пространство этой, совсем немаленькой комнаты.
Глаза сверкают, резкий голос всех выгоняет.
И… Мне не верится. Не верится, что это — тот, кого мне так хотелось увидеть наяву, очнувшись. Резкий этот, злой, и каждый жест, каждое движение, — как у зверя, который в любой момент броситься готов.
— Чего хулиганишь? — склоняется надо мной, но не пытается прикоснуться.
И — тут же отлегло. Тот самый голос. И вдруг теплом от него на меня овеяло. Таким… Ласковым теплом, к которому тянуться хочется, купаться, погрузиться с головой.
— Это ведь был ты? — не знаю, зачем спрашиваю. Ведь, стоило ему начать говорить со мной, — вот так, ласково, нежно, — и сердце уже дернулось. Затрепетало. Оно его узнало. Даже, если бы глаза не видели. По… Нет, даже не по голосу. По ласке этой, которая в этих звуках слышится.
И понимаю, что мне только рядом с ним спокойно. Черная пелена и все, что за ней стоит, будто отступила. Только от того, что он рядом.
Уговорил меня, и вот мне уже совсем не жутко.
И…
Я даже не знаю, в какой момент это произошло.
Наткнулась глазами на его взгляд, — темный, пронзительный, до души пробирающий, — и пропала. Даже колени подогнулись, — и не от слабости, как все подумали, нет. Как будто в самое сердце он ко мне проник и крючок там зацепил. И оно бьется часто-часто, до безумия.
Я ждала его.
Волновалась и ждала, когда он войдет в мою комнату.
Делали какие-то анализы, со мной о чем-то говорили, что-то расспрашивали, — а для меня это все — будто ненастоящее. Как в бреду. Неважное. Несущественное.
Только о том и думала, чтобы скорее все закончилось, — и я снова смогу увидеть его взгляд, голос его услышать, поговорить.
Он стал реальным, — и мне хотелось впиться ногтями в ладони до крови и смеяться от радости.
Только одно сдерживало, — если начну так себя вести, меня точно примут за сумасшедшую и еще в больницу какую-нибудь отправят. Да и перед ним так позориться не хотелось, — мог же войти в любой момент.
Но он так и не пришел.
А мне не спалось, — ну, никак не заснуть.
Почему? Обещал же, что вернется, когда меня осмотрят?
Хотя, главное, конечно, было в том, что он все-таки настоящий, а вовсе не показался мне. И то, что все равно завтра утром я его увижу. Но…
Глупо, конечно, но в сердце как-то не по-хорошему кольнуло. Один раз, другой, — и я уже не выдержала, поднялась и пошла его искать. И умом понимала, — ну, что может случиться с ним в доме? А тревога все равно росла. Мне нужно было увидеть.
Замерла и чуть не заорала, когда увидела его на полу, а вокруг все те же люди суетятся. Только он — без сознания, — и у самой в глазах потемнело.
— Света, иди спать. Не для твоих это глаз, — буркнула Аля, — врач, что мной занималась, — я уже запомнила, как ее зовут.
— Нет! — даже вскрикнула. Нет, нет, нет! Не могла я уйти, не могла просто ждать, что с ним будет дальше! Потерять его, только встретившись, — не могла.
Меня отгоняли, но я только мотала головой, сжимая зубы. В конце концов Аля поняла, что меня — не оттащишь, махнула рукой и позволила помогать ей.
Правда, помощи от меня, конечно, было мало, — но мне это казалось очень важным, — и пусть и даже всего лишь разрезала на нем одежду и отмывала его от запекшейся крови.
Закусив губу и стараясь не расплакаться, — вот так, при всех. А сама будто боль его внутри себя чувствовала.
Расплакалась уже потом, когда все разошлись, а я просочилась к нему в комнату.
Бледный, с капельками пота на лице, и плечо под рукой моей дергает.
Не могла уйти. Просто не могла. Глупо, но мне почему-то казалось, что я его вытащу из его собственных кошмаров, если буду рядом, — как и он меня. И отгоню лихорадку, как он отгонял мою черноту.
Аля ругалась, выгоняла меня, за Артура тревожилась, — а я почему-то знала, — все с ним будет хорошо.
И хотелось все тепло свое отдать, согреть его, — не снаружи, внутри, — почему-то кажется мне, что там у него — лед.
Как будто никто никогда не видел, какой он на самом деле. Не понимал. А я — понимаю. Я знаю. И напитать его собственным сердцем хочу, всей лаской своей, что с самого детства в меня куда-то глубоко затолкнулась и только иногда, с бабушкой, выползает робко.
Только под его руками почувствовала, как много во мне этой ласки, этой нежности.
И кажется, — он такой же, как и я сама.
Закрытый, суровый, а внутри столько любви замкнуто! Но заперто за тысячей замков.
И пробиться к нему, настоящему, собственным теплом хочется. Так хочется, что все сердце свое отдать готова.
Он спит, а я становлюсь смелее.
Уже иначе, по-другому по телу его руками вожу. И целую иногда — в грудь, в шею, до головокружения сумасшедшего, когда он от моих прикосновений вздрагивает. Вздрагивает и улыбается. И рукой здоровой меня к себе притягивает, за талию сжимает и бормочет что-то — хрипло, неразборчиво. А я и счастлива, как дурочка, — и даже не думаю, что, может, он там, в темноте своей собственной, — не меня, а другую представляет, что ее обнимает безотчетно…
Ни о чем не думаю, — просто мне так хорошо рядом с ним… Что и думать ни о чем не хочется. И даже вспомнить то, что забыла — не так уж важно. Все неважно.
Кто ж знал, что он очнется, — и вся моя сказка закончится?
Поначалу не верила, он отталкивает меня, взглядом этим своим потемневшим смотрит, — а я слов его будто и не слышу, внутри — ураган бушует и сердце замирает.
Не верю словам его, от одних глаз его съеживаюсь и внутри что-то порхает.
Просто растопить этот лед нужно. И я растоплю. Всей своей душой растоплю. Не верю даже, знаю, — он другой, — там, в глубине души. Знаю, как легко поранить душу. Особенно такую, которая за семью замками. И прикасаюсь к ней очень бережно.
И будоражит меня его взгляд, с ума сводит.
