Пока Мартышка еще находится в шоковом состоянии, открываю дверь, которая с грохотом отлетает в стену. На ходу разрываю её сарафан, только потому, что хочу этого. Давно хотел. Но блядь лучше бы дверь закрыл, а не тряпки рвал.
Идиот. – Орет в ухо внутренний голос.
Сам знаю. – огрызаюсь ему в ответ.
– Глеб!!! Где ты столько шляешься? – голос матери, доносящийся из холла, вводит меня в транс. Какого хера?
Вместе с мартышкой на плече, разворачиваюсь всем корпусом, и смотрю, как мать идет в нашу сторону, с бокалом мартини в руках. Точнее, летит.
Глава 31. Глеб
Мартышка спрыгивает с меня, нервно натягивая юбку на ноги.
Мы стоим в проходе, даже не пытаясь сдвинуться с места.
Интересно, если я захлопну дверь перед носом родительницы, у меня получится заставить Майю забыть обо всем и продолжить недавно начатое дело? Или, по-другому… Сможет ли мать понять, что ей тут не особо-то и рады?
На два вопроса один и тот же ответ – нет.
Черт. Бесит.
Вам смешно? А мне выть хочется.
– Я тебя уже час жду. – Воркует мама, отталкивая нас в сторону, проходя внутрь.
Вы ведь помните, что с маманей у меня отношения натянутые? Как сказать их, по сути, нет. Я её сын, только по документам. Больше ничего общего. А сейчас, своим появлением, мы, вообще, в минус ушли. Вряд ли я потеряю память, и забуду эту встречу с ней.
Она, не стесняясь, подходит к холодильнику, и достает оттуда новую бутылку. Наливает себе, и только потом обращает на нас свое царское внимание. И этот так привычно. Всегда, когда её вижу, она бухая. Без понятия, с чем это связано, и откуда такая тяга нажраться, но так и есть. К счастью, мне плевать на это. Она взрослая девочка. Сама может со всем разобраться. А если проблема в блядуне муже, который бросил её, и укатил со вшивой моделькой, то тут не бухать надо, а в руки себя брать. Но, мать верна себе. Как бухала, так и бухает.
– Даже не знаю, как без мата начать. – Смотрю на нее, а сам мартышку вперед толкаю, оставляя последнюю надежду, что всё еще получится. А она, так и продолжает с открытым ртом глазеть на мою мать, и кажется, даже забыла, что периодически нужно дышать.
– Выдыхай, пчёлка. Это всего лишь моя мать, которую ты уже знаешь. – Шепчу ей на ухо, уже всерьез беспокоясь за её состояние.
Помню, раньше, Аверина восхищалась ею. Жужжала, что меня родила не женщина, а богиня красоты. И, наверно, была права. Матери хоть и было за сорок, но на вид лет около тридцати с большой натяжкой. Постоянные уколы, подтяжки и салоны красоты делали своё дело. Посмотрев на нее, даже и не скажешь, что она с бутылкой вина в обнимку засыпает.
– Ага. Твоя мама. – Еле шевеля губами, молвит Майя, и я только сейчас замечаю на ее лице дикий испуг. Лицо белое, как мел. А руки дрожат, словно в помещении минус двадцать.
– Может, просто, поздороваешься со мной? – улыбаясь во весь рот, говорит мама и плюхается на диван, выставляя ноги вперед. – Я тебя где-то видела…
Обращается к мартышке, а та, нервно вздрагивает и делает уверенный шаг в сторону кресла. Проходит к нему, но не садится. Скрещивает руки, и перед тем, как заговорить, пристально смотрит мне в глаза.
– Здравствуйте, Кристина Олеговна.
– Мать, хватит ломать комедию. Или градус уже на память давит? – встреваю я. Ненавижу цирк. Или игру на публику. – Конечно, ты видела Майю.
Родственница обглядывает с ног до головы Аверину, а та краснеет, словно боится, что мать увидит её голую без трусов задницу.
– Девочка, я тебя и не узнала. Как изменилась. – Не хрена она не изменилась. Только зубы отрастила. – Какая красотка.
– С-спасибо. – Что за нервоз? И почему он меня так волнует?
– Не стесняйся. Тебе ведь это часто говорят. – Делает глоток, и ставит стакан на пол. – Приедем в Москву, познакомлю тебя кое с кем.
Обычно мне плевать, что там выходит изо рта моей матери. Я тупо пропускаю каждое предложение. Но тут… Она собирается, что сделать?
Ушам своим не верю.
Руки сжимаются в кулаки.
– Ты в курсе, что папик нужен не каждой бабе? – сквозь зубы, выдавливаю из себя. – Это риторический вопрос. Отвечать не нужно. – Обрываю её порыв. – Сначала расскажи про другое: Какого черта ты здесь, а не на сраных семейных посиделках в честь предстоящей свадьбы одного придурка?
Прохожусь по номеру, усаживаясь в кресло, возле которого продолжает стоять белая, уже как лист бумаги – Майя. Задаю ей немой вопрос, мол, что с тобой, но она молчит, не сводя взгляда с матери.
– А вы не в курсе? – удивляется она. – Свадьбу отменили. Я решила лично вернуть тебя в город.
Конечно, мы блядь не в курсе.
Майя вылупляет глаза, и тяжело дышит.
– Как отменили? В смысле отменили?
С языка, просто, сняла. Сергей придурок тот еще, но Настя его вроде ничего такая. Мне её даже больше жалко.
– Без понятия. – поднимает стакан и салютует нам. – Наверно, на этот вопрос лучше ответит бывшая невеста.
Не успеваю я и опомниться, как мартышка подрывается с места, и вмиг оказывается за дверью, оставляя за собой лишь шлейф своего запаха. Надежды рухнули, словно карточный домик.
Встаю с кресла, подхожу к матери и выдираю из рук стакан, швыряя его в стену.
– А теперь рассказывай, что там, нахер случилось?
***
Глаза матери бегают в разные стороны, обещая в любой момент вылететь из орбит и врезаться в бетонную стену.
Это бесит.
Бесит незнание всей ситуации. Я блядь понятия не имею, что могло произойти в чертовой Москве, а мать, как назло, решила поиграть в Штирлица. Молчит, будто тонну воды в рот набрала, и лишь нервно дышит, будто там не обычная ссора двух почти женатиков, а ножевая бытовуха, между бывшими.
Первый раз в жизни мне есть дело до семейных проблем. Первый раз, я хочу быть в курсе того, чем занимались мои психи родственнички, но, кажется, все привыкли, что мне срать на них. Иначе, какого черта, не сообщили о свадебной бомбе масштабного разрыва.
Пытаюсь разговорить её, но в ответ слышу лишь тупые отмазки. Детские такие, дурацкие, мол я не в курсе, я не при делах. Сын не мой, вникать в чужое лень. На всякий случай даже бутылкой возле её лица покрутил, типа ты мне пламенный рассказ, а я тебе взамен любимого Джека налью. Но нет, видать, перегнул я палку, считая мать алкашкой, ведь не купилась. Или, может, там реально кого-то грохнули, и ставки слишком высоки, чтобы за вискарь продаваться. Хер знает.
