— Благодарю вас, ваше сиятельство, но, право же, я прекрасно помню дорогу и не заблужусь.
Он пожимает плечами:
— Ну что же, не смею настаивать. Но, надеюсь, вы не будете возражать, если я подтяну вам …, — тут он произносит по-французски какое-то слово, и меня бросает в дрожь, потому что значения этого слова я не знаю. — Ваш конь слишком резв, и я не прощу себе, если он сбросит вас из-за недосмотра конюха.
Я догадываюсь, что речь идет о подпруге, и дальнейшие действия князя подтверждают эту догадку. Но я пугаюсь совсем другого — князь видел, что я не поняла, что он сказал. Не поняла значение слова, которое для них является привычным, обыденным.
Мои ладони становятся мокрыми.
— Лошадь узнаешь во время езды, а человека — во время знакомства.
Он снова произносит это по-французски, но на сей раз я понимаю, хоть и с трудом. Не знаю, выходит ли это у него случайно, или он всё-таки проверяет меня.
— Вы совершенно правы, ваше сиятельство, — соглашаюсь я.
Надеюсь, он всё-таки вернется к русскому языку. Хотя если я снова чего-то не пойму, он наверняка спишет это на глупость провинциальной барышни, не желавшей утруждать себя уроками.
— Ну, вот, так гораздо лучше, — он поправляет подпругу и настаивает на том, чтобы проводить меня хотя бы до дороги, по которой мы приехали в лес.
Лошади идут неторопливо, и ни Елагин, ни я не подгоняем их.
— Раз вам не пришлось по вкусу сегодняшнее развлечение, надеюсь, хотя бы завтра мне удастся порадовать вас. Вы любите поэзию?
Я осторожно отвечаю:
— Да, разумеется.
Это очень зыбкая почва. Боюсь, если я назову ему своих любимых поэтов, он вынужден будет признать, что даже не слышал о таковых. Нет, всё-таки стоило в школе и в универе уделять внимание творчеству поэтов более ранних веков.
— Завтра нас ожидает музыкально-поэтический вечер. Я представлю вам талантливейшего поэта, и надеюсь, вы не останетесь равнодушной к его творчеству.
— А вы сами, ваше сиятельство, не пишете стихи?
На его губах снова появляется улыбка.
— Нет, Вера Александровна. Я люблю поэзию, но даже чужих стихов помню слишком мало. Я восхищаюсь умением других людей плести из слов причудливые кружева. Сам я на такое не способен. Хотя еще в раннем детстве мой дядя пытался пробудить во мне поэтический дар, но у него мало что получилось. И он ограничился тем, что заставлял меня учить хотя бы чужие стихи — он полагал, что это укрепляет память. Не могу сказать, так ли это, но некоторые стихотворения из детства я помню до сих пор.
— О, это очень интересно, — вежливо говорю я. — Может быть, вы прочитаете что-нибудь?
— Боюсь, вы перемените свое мнение, если услышите, какую чепуху я запомнил накрепко.
Он прокашливается и начинает:
«На рассвете лучик Заглянет в окно,
Змея приласкает,
Что уснул давно,
В зеркало посмотрится
И ускачет прочь,
Тайны выдавая,
Что скрывала ночь».
Я хлопаю в ладоши и смеюсь:
— Ваше сиятельство, признайтесь, вы сами их написали!
Он ужасается:
— Ох, нет, клянусь вам, что это не так! Я понятия не имею, кто автор этих слов, но мой дядюшка отчего-то очень любил это стихотворение.
Он тоже смеется.
Мы выезжаем на дорогу. Я почти жалею, что это случилось так быстро. Разговор только-только коснулся старого князя Елагина.
Но молодой князь уже откланивается, дозволяя мне вернуться в поместье одной.
— Да, Вера Александровна, — если вдруг заскучаете в одиночестве, милости прошу в мою библиотеку. И если будете искать себе чтение, настоятельно рекомендую полистать книжку нашего завтрашнего гостя. Возможно, вы еще не слышали о нём. Но уверяю вас, вам понравится.
Мы уже разъехались метров на десять, и мне приходится повысить голос, чтобы спросить:
— Вот как? И как его фамилия?
Конь князя уже рвется на звук охотничьего горна. Его сиятельство натягивает поводья и кричит мне в ответ:
— Пушкин!
27. Ремесло сыска
До особняка я добираюсь без приключений. Передаю коня единственному оставшемуся на рабочем месте конюху, который на охоту не попал в силу почтенного возраста, и бегу в свою комнату.
— Охти ж, барышня, случилось чего? — пугается Арина.
Я плету ей что-то про головную боль. Девушка, продолжая охать, помогает мне сбросить охотничий костюм и надеть милое платье из кремового муслина — слишком простое для вечернего торжества, но как раз подходящее для дневных прогулок.
Горничная не успокаивается, пока не приносит мне травяного чаю. Приходится выпить целую чашку.
Когда Арина, наконец, оставляет меня в одиночестве, я смотрю на часы. Охота в самом разгаре. А после нее, насколько я понимаю, прямо в лесу состоится что-то вроде того, что мы называем пикником. Погода к этому располагает — на небе ни облачка.
И всё-таки медлить нельзя.
Я выскальзываю из комнаты и уже через пару минут стою перед дверью в кабинет Елагина. Никто из слуг мне по дороге не попался. Оно и понятно — многие из них сопровождают хозяев на охоте, другие же трудятся в поте лица на кухне, готовя еду на такую ораву гостей.
Я берусь за ручку двери, дергаю раз, другой. Дверь заперта!
Я могла бы и раньше подумать о таком препятствии. Вполне естественно, что уехав из дома на целый день, князь запер свой кабинет. Человек при такой государственной должности должен проявлять благоразумие.
Достаю из волос шпильку. Герои шпионских и детективных фильмов при помощи такого нехитрого инструмента легко открывали любые двери. Но то ли я плохой взломщик, то ли замки в девятнадцатом веке совсем другие, но и спустя четверть часа я стою там же, где и стояла — в коридоре.
Я едва успеваю отскочить от дверей, когда слышу чьи-то шаги на лестнице. Молоденький лакей с подносом, на котором стоит графин, наполненный прозрачной жидкостью (водой или водкой, не разберешь) застывает в двух шагах от меня, всем своим видом выражая готовность быть мне полезным.
— Простите, я забыла, как пройти в библиотеку, — отделываюсь я вдруг пришедшей на ум фразой из кинофильма.
Библиотеку я могу посетить на законных основаниях. Елагин сам предложил мне именно там бороться с одиночеством.
Лакей любезно провожает меня до нужной комнаты. Я коротко благодарю и переступаю через порог.
Восторженный возглас невольно срывается с моих губ. Библиотека в Елагинском шикарная! Высоченные — от потолка до пола — книжные шкафы обрамляют все стены довольно просторного помещения. У окна — огромный письменный стол. В центре комнаты — столик поменьше. Возле него — роскошные мягкие кресла. Невольно появляется желание развалиться с книгой в одном из них. Отгоняю от себя эту мысль.
