Книга Скверна - Сири Петтерсен

– А тебе не приходило в голову, что, возможно, ты переоцениваешь собственную притягательность? – спросил Грааль. Он улыбался стоявшему перед ним скелету ворона. Клюв снова открылся.

– Этого мне еще не доводилось испытать, – произнес голос Дамайянти. Она обиделась, совершенно ясно.

– Говорят, все когда-то случается в первый раз. Итак, он приходил к тебе?

– Пока нет, – ответила она. – Но это случится, – добавила она быстро, – положись на меня.

– Я положился на тебя в случае с Урдом. Не самый мой мудрый поступок, правда?

Клюв застыл в открытом положении, пока она размышляла. Тишина была жутковатой. Грааль взглянул на свои когти и дал собеседнице необходимое для обдумывания хорошего ответа время. Как правило, она находила нужные слова. Дамайянти была умной женщиной. Страстной, но в то же время нисколько не сентиментальной. Она обладала отличительной способностью понимать, какие силы движут другими. Лучшего связного в Маннфалле ему было не найти. Почему она не хотела заниматься ничем, кроме танцев, оставалось загадкой.

– Он далеко не дурак, – сказала она наконец. – Не идиот, рвущийся к власти, которого делает слабым страх перед смертью. Мальчик – ворононосец. Ему нет и двадцати зим, но он настоящий мужчина. Урд и мечтать не мог стать таким. Мальчик сможет послужить тебе, как никто другой. И он видел меня. Поверь, Ример придет.

– И тебя нисколько не смущает, что он сверг Совет, веру и прекратил войну? – сейчас Грааль поддразнивал ее.

– Большие грузы можно перевернуть малыми силами. Он мой, – ответила она.

Грааль рассмеялся. Это заставило ее дрожать от удовлетворения. Он знал, что каждое произнесенное им слово отдавалось в ее теле. Но она не такая, как Урд, это точно. Членом Совета можно было управлять с помощью боли. Дамайянти надо управлять с помощью удовольствия. Но на этот раз времени у него не было.

– Я свяжусь с тобой, Дамайянти. Сейчас у меня назначена встреча с иглой.

Грааль закрыл клюв ворона. Ощущение бесконечного пространства исчезло. Здесь только он. Он снова запер окаменевшую птицу в ящик. Слухи могли появиться где угодно, даже в таком дорогом отеле, как этот, где постояльцам предоставлялась неограниченная свобода. Он мог поселиться и в другом месте, но Грааль испытывал слабость к этому люксу «Шангри-Ла». Элегантность. Терраса. Прямо рядом с освещенной потоками света Эйфелевой башней. Дворец сохранил свой шарм, который хорошо запомнился ему во время долгих вечеров в обществе принца Бонапарта. Они говорили о науке. О ботанике, музыке, философии… 1898? Неужели прошло уже столько времени?

Грааль взглянул на часы, на одну из тех вещей, привыкать к которым ему пришлось целую человеческую жизнь. По рождению ему принадлежало все время мира. У него всегда было время. Люди рождались и умирали вокруг него, как насекомые, а он жил. Из поколения в поколение. Из эпохи в эпоху. Прямо до прихода Хирки. После этого времени стало не хватать. Скоро будет семнадцать лет, как ему не хватает времени.

Он посмотрел в зеркало, чтобы проверить, не забыл ли он чего-нибудь. Так бывало раньше. Однажды он вышел на улицу без контактных линз и до смерти напугал продавца в газетном ларьке. Раньше подобное могло пройти бесследно. Когда-то в этом мире было легко жить. До тех пор, пока не произошло взрывного развития технологий. Теперь же, чтобы не выделяться среди людей, требовалось приложить немало усилий. Единственные самолеты, на которых он мог передвигаться, – его собственные. Он был вынужден создать сеть компаний не для того, чтобы делать что-то замысловатое, а для того, чтобы просто тратить свои деньги. Эти компании перемещали цифры из одной графы в другую. Игра не для джентльменов.

Грааль застегнул верхнюю пуговицу на рубашке, надел пальто, кожаные перчатки и, наконец, темные очки.

Теперь он готов ко встрече с иглой.

Студия располагалась над китайским чайным магазином на улице Сен-Медар в пешей доступности от Нотр-Дама. Приятный район, но окружающая обстановка не имела для него значения. Ключом всегда являлся художник, а на поиски этой девушки у него ушло много времени.

Грааль позвонил в домофон, и замок с жужжанием открылся. Он вошел в подъезд и поднялся по лестнице. Дверь на втором этаже была распахнута. Грааль оказался в помещении, где стоял полумрак. Вечерний свет проникал сквозь шторы и полосками ложился на полки, заставленные книгами, коробками и картинами. Классическая мастерская художника, но здесь было чисто. Стены украшали ранние работы – обычные драконы и карпы, а также много абстрактных мотивов. Она писала исключительно черным и была очень талантлива для человека.

Посреди цементного пола стояла скамья. Алтарь красоты и боли.

Художница сидела на табуретке у стойки и чистила иглы. Она была японкой – маленькой, черноволосой, с собранными в хвост волосами. На ней была серая футболка. Девушка встала и подошла к нему.

– Я – Мэй.

Он пожал ее руку.

– Джошуа Александр Каин.

Она вела себя скромно, но под этой оболочкой он чуял страстность и силу. Хорошо, потому что им предстоит провести вместе немало вечеров, и рано или поздно она поймет, что он не человек. Так происходило ровным счетом всегда, и он уже сбился со счета, сколько татуировщиков он сменил за минувшие годы.

Он знал, что случится дальше. Всегда одно и то же. Как танец. Грааль повесил свернутое пальто на стул у двери. Сначала она скажет что-нибудь о методе, который оба они предпочитают.

– Немногие просят делать работу руками, – сказала она, как по заказу. – Тебори требует больше времени и причиняет больше боли.

Он улыбнулся:

– Скажем, я традиционалист.

Скоро она попросит его раздеться и лечь на скамью, потом скажет, что ему может стать жарко и что он может снять перчатки.

Мэй указала на скамью.

– Прошу вас. Хотите стакан воды?

Она удивила его. Заботливая. Внимательная. Хороший знак. Может, будет весело.

– Спасибо, да.

Она наполнила стакан и поставила его на столик рядом со скамьей.

– Перчатки вам не понадобятся.

Он снял их. По прошествии стольких лет он разработал собственную методику и теперь мог скрывать кончики пальцев, если не хотел их демонстрировать. Он снял очки и отложил их в сторону. В комнате было настолько темно, что она ничего не заподозрит. Контактные линзы хорошо делали свою работу, но только не при дневном свете. Они были слишком безжизненными.