Британские критики, особенно, те из них, что давно занимались Китаем, выступали столь же оскорбительно. Сэр Перси Крэддок осудил опасную и безрассудную политику[3653], сказав: Паттен преследует честолюбивые замыслы, «занимает «героическую позу»[3654] и успокаивает свою совесть за счет жителей Гонконга.
Несомненно, последний губернатор руководствовался более чистыми мотивами, пытаясь оставить свой след. Он был горячим сторонником системы Вестминстера и пытался компенсировать прошлый конституционный провал Британии и удовлетворить стремления людей, которых ждет поглощение тиранией с красными зубами и когтями. Но Паттен, который не имел опыта в Китае, неправильно оценил ситуацию. Он не понимал, насколько крах коммунизма в Европе усилил паранойю в Пекине, не оценил горечь китайцев из-за того, что представлялось последним примером империалистического сутяжничества.
Заместитель премьер-министра Майкл Хеселтин, который увеличил торговлю в Китае, не был единственным среди коллег Паттена, признавших это. «Как можно ожидать от китайцев признания такого одностороннего подхода настолько близко к 1997 г.? Мы управляли Гонконгом достаточно долго, чтобы ввести демократическую конституцию, если бы считали ее необходимой или желательной. Возможно, нас дискредитировало то, что мы этого не сделали. Но покаяние на смертном одре, независимо от того, насколько оно искренне, казалось очень отличным при взгляде из Пекина… Причина этого изменения отношения в последнюю минуту может заключаться только в том, что мы хотели создать ограничения для правительства на материке, от которых мы сами не пострадали»[3655].
Подозрения китайцев были понятны, поскольку британское лицемерие, связанное с Гонконгом, восходило к опиумным войнам. Теперь казалось, что Паттен устраивает парад либерализма, чтобы поставить в неловкое положение или даже подорвать и свергнуть коммунизм. Так он мог смягчить вину своей страны за грехи колонизации и придумать, как можно ухитриться осуществить почетный уход.
У китайцев имелись реальные основания для сомнений в искренности Паттена. Хотя он старательно избегал церемониальной формы и палок в колеса[3656], чем отличался от предыдущих губернаторов, этот чиновник показал себя не меньшим мастером. Он безжалостно отменял решения своего Законодательного совета. Прилагая запоздалые усилия по снисканию расположения и умиротворения Пекина, губернатор не только запретил пребывание в Гонконге диссидентов-антикоммунистов, но и выступил против создания Комиссии по правам человека. Более того, его пропаганда была искусной, политика химерической.
Паттен создал блестящую иллюзию демократии, которую нельзя реализовать. После семнадцати бессмысленных раундов переговоров он ввел новые репрезентативные структуры в 1994 г. Всего через три года китайцы выполнили свое обещание по их роспуску. В это время губернатор достиг соглашения по таким важным вопросам, как строительство нового аэропорта. Но политическая стерильность его власти стала еще очевиднее по мере того, как секунды отсчитывались на электронном табло на площади Тяньаньмэнь, показывая, что суверенитет Китая — только вопрос времени.
Расчетливый и практичный Крэддок был прав, говоря, что единственный шанс Великобритании (и это на самом деле был только шанс) предохранить народ Гонконга — это сотрудничество с Китаем по вопросу введения в действие совместной декларации. Благородный и гордый Паттен выбрал конфронтацию. Но у китайцев не имелось оснований отступать. Британская империя, слабая даже в период расцвета (хотя более чем достойная противостоять упадочнической маньчжурской), теперь умирала, отжив свой век. Она могла убеждать, но не могла заставить. Поэтому в 1997 г. Китай подчинил Гонконг политическому контролю Пекина, одновременно побуждая его стать особой экономической единицей.
Создавалось впечатление, что новый китайский лидер Цзян Цзэминь придумал новую формулу: одна система, две страны.
Итак, занавес опустился, а свет был погашен в большом театре Британской империи. Грандиозная заключительная сцена произошла 30 июня 1997 г. Церемония проводилась в новом Выставочном центре, прозванном «Летающий таракан»[3657].
Как написала «Таймс», церемония была «взята без изменений из учебников по выходу из империи»[3658]. Другие смотрели на это, как на праздник сентиментальщины. Были хоры и оркестры, парады и маскарады, выступления ораторов и пиротехника. Зрелищность не развеяла опасения в Гонконге, особенно — среди демонстрантов, выступающих за демократию.
Однако даже крах империи обеспечивал возможности для маркетинга. Уличные торговцы продавали светлое пиво, названное «Красный рассвет», на футболках значилось «Великий китайский захват». Продавались баллончики с освежителем воздуха, именовавшиеся «Колониальный воздух» или «Остатки империи». Настроение британцев, уже печальное, еще сильнее ухудшилось из-за муссона. Лоялисты говорили, что это плачут небеса.
Паттен определенно плакал. Он кусал губу и утирал слезы носовым платком. Однако губернатор попытался добавить позитивную ноту в свое прощальное выступление. Он сказал, что Великобритания обеспечила лестницу, позволяющую жителям Гонконга подняться. Это правление законности — незапятнанное, умелое и тактичное правительство, привитые ценности свободного общества[3659].
Паттен напряженно пожал руку Цзян Цзэминю. Но было ясно, что китайцы, которые бойкотировали более ранний банкет, все еще считали губернатора «последним колониальным агрессором». Маргарет Тэтчер стояла напротив массы коммунистов и выглядела яростной и не прощающей[3660]. Ее мужу наскучило разочаровывающее окончание драмы, он с трудом сдерживал зевки. Принц Уэльский в белом мундире, выступивший с утешительной речью от имени своей матери, на самом деле сожалел о смехотворной формалистике и пустой болтовне, а также об «ужасном показе китайских войск в советском стиле, шагающих гусиным шагом». Ему не понравилась и пропагандистская речь Цзян Цзэминя, которую громко приветствовали привезенные на автобусах верные сторонники партии[3661].
Когда часы пробили полночь, «Юнион Джек» спустили, подняв флаг с желтыми звездами. Полиция Гонконга сорвала королевские знаки отличия с формы, сменив их на коммунистические значки. Группа сопровождения губернатора поднялась на борт «Британии», где оркестр Королевской морской пехоты играл «Правь, Британия!» и «Земля надежды и славы».
