После речи Троцкого в Петроградском совете состоялось первое публичное выступление Ленина со времен июльского бегства. На трибуну взошел «незнакомый лысый и бритый человек. Но говорил он странно знакомым хрипловато-зычным голосом, с горловым оттенком и очень характерными акцентами на концах фраз»[3249]. «Товарищи! — начал Ленин свою речь. — Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой так долго говорили большевики, совершилась»[3250]. Затем он, парафразируя тезисы своей работы «Государство и революция», заявил, что этот «переворот» означает формирование советского правительства, «нашего собственного органа власти» без «какого бы то ни было участия буржуазии». «Угнетенные массы» теперь сами создадут власть. Старый государственный аппарат «в корне будет разбит», и появится «новый аппарат управления в лице советских организаций». «Данная, третья русская революция» открывает «новую полосу в истории России» и должна в конечном счете привести страну к победе социализма. Первая задача, указал Ленин, состоит в немедленном окончании войны и заключении справедливого мира. Для этого нужно «побороть… капитал», в чем России поможет всемирное рабочее движение. Внутри страны следует завоевать доверие громадной части крестьянства путем декрета об отмене помещичьей собственности и привлечь крестьян к союзу с рабочими. «В России мы сейчас должны заняться постройкой пролетарского социалистического государства. Да здравствует всемирная социалистическая революция!» — закончил он.
В этом первом выступлении, текст которого не был опубликован, оратор осторожно продвигался по тонкому льду общих с социалистами Совета представлений, старательно избегая конфронтации с ними. С высоты позиции мудрого наблюдателя, вооруженного идеологической дальновидностью своей партии, он объявил рабочих и крестьян истинным действующим лицом переживаемого исторического момента, устно наделил Совет правом формирования власти (правда, тут же ограничил его государственным аппаратом, не распространяя на правительство) и вынес за скобки все спорные вопросы. Опираясь на самый малый общий знаменатель, который мог получиться в результате будто бы уже совершенного государственного переворота, он подтвердил некоторые ожидания Советов. Исключив участие крупной «буржуазии» (международного «капитала») в будущем правительстве, он обошел вопрос возможного участия мелкобуржуазной интеллигенции среди социалистов и все интересующие ее вопросы оставил открытыми. Он еще опасался, как бы в последнюю минуту меньшевики и эсеры не опередили его при образовании правительства или, по крайней мере, не составили бы ему серьезную конкуренцию. Важнейший сигнал своей речи — готовность к немедленному заключению мира — он адресовал вовне. Там были его мысли, когда, уйдя после выступления, он (неизвестно в чьем обществе) признался, что переход от подполья к власти слишком для него резок, и, сделав вращательное движение рукой возле головы, произнес немецкие слова: «Es schwindelt» («голова кружится»)[3251].
Троцкий, описывавший эту сцену как разговор с глазу на глаз, наверняка правильно запомнил необычную немецкую реплику, но поостерегся разъяснять, с какой стати Ленин якобы наедине с ним заговорил по-немецки. Несомненно, Ленин употребил это немецкое выражение при немецких военных советниках, которые за кулисами поздравляли его с первой речью. Их присутствие повинно также в неверной и непривычной формулировке «рабочая и крестьянская революция», которую оратор сам тут же исправил на более подходящее слово «переворот». Сведущим в марксизме депутатам Петросовета, свидетелям вооруженного выступления большевиков и мелких стычек, ограниченных правительственными кварталами, партийный вождь не мог выдавать незавершенный путч горстки гарнизонных войск численностью не больше 15 тыс. чел. под руководством 400 опытных профессиональных революционеров[3252] и немецких штабных офицеров за революцию рабочих и крестьян. Рабочие на улицу не вышли, а крестьяне бойкотировали даже съезд Советов, который должен был санкционировать переворот. Но надзирателям из германского Генштаба он этой недопустимой для марксиста характеристикой давал, для доклада начальству, «доказательство» того, что выполнил поставленную ему задачу революционизирования России.
Пока Ленин выступал перед Петроградским советом, прошел и второй срок взятия Зимнего дворца. Чтобы решить, что делать дальше, в Смольном собрался импровизированный военный совет, заслушавший доклады руководителей различных участков расположения войск, Подвойского, Чудновского, Антонова-Овсеенко и Еремеева. Обсуждение обстановки показало, что кроме защитников Зимнего действующих правительственных войск нет[3253]. Правда, оставался вопрос, не придут ли в Петроград фронтовые части. Ленин, как свидетельствуют слова, сказанные им Э. Рахье, считал, что благодаря эффективным предосторожностям со стороны Людендорфа на него можно дать отрицательный ответ[3254]. В итоге решили немедленно штурмовать дворец, при необходимости дополнительно обстреливая его из Петропавловской крепости и со стоящего на Неве крейсера «Аврора», и назначили третий срок его захвата на 18 часов. В 17 часов окружавшие дворец войска пошли в атаку, но не прорвались через возведенные юнкерами баррикады — на верхней площадке внутренней лестницы вестибюля стояли внушительные орудия.
В 18 часов министрам по телефону предложили сдаться, на что они ответили отказом. В 18.30 прибыла депутация из Петропавловской крепости и предъявила собравшимся в Малахитовом зале министрам ультиматум, дав 20 минут на размышление и грозя обстрелом из крепости и с крейсера; ультиматум был отвергнут. В 20.30 явился Чудновский[3255] в сопровождении юнкера (не из дворца). Юнкера-часовые, гарантируя неприкосновенность, пропустили его для переговоров о сдаче с осажденным правительством. Переговоры снова были отвергнуты, Чудновского по распоряжению Пальчинского арестовали, но по настоянию юнкеров отпустили. Часть юнкеров ушла из Зимнего дворца вместе с Чудновским.
В 21 час Петропавловская крепость и крейсер «Аврора» начали обстреливать Зимний дворец холостыми снарядами. Тогда же правительство обратилось к населению с радиотелеграммой. Оно сообщало, что Петроградский совет объявил его низложенным и принуждает к сдаче под угрозой бомбардировки дворца. Но так как власть может быть передана только Учредительному собранию, оно просит Ставку о военной помощи: «Пусть страна и народ ответят на безумную попытку большевиков поднять восстание в тылу борющейся армии». После часового обстрела залпы из-за Невы стихли. Правительство еще в одном сообщении известило население, что, по его оценке, положение для него «благоприятно», дворцу никакого вреда не причинено, «выяснено, что противник слаб»[3256].
