Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
Вопрос о характере службы послужильцев не может считаться окончательно решенным. Мнение о несвободном статусе «людей» выглядит излишне категоричным. Можно согласиться с М.Е. Бычковой, которая вслед за рядом дореволюционных историков относила их к лично свободным «феодалам» на частной службе. Термином «люди» иногда обозначались дети боярские на частной службе, как это видно из судебного дела 1543 г. между ярославским Спасо-Преображенским и И.Г. Толочановым с Б. Кубасовым. Эти «люди» князя И.Ф. Мстиславского оказались его детьми боярскими, имевшими на руках его жалованные грамоты с правом «боярского» суда. «Из Стародуба Глиньского люди» участвовали в 1549 г. в походе на Казань. Сам князь М.Л. Глинский, которому принадлежал когда-то Стародуб-Ряполовский, скончался еще в 1536 г., так что в этом случае речь не могла идти о его холопах[265].
«Людьми» могли именоваться слуги лиц более низкого ранга. В 1535 г. А.И. Горбатый, «человек» взятого в литовский плен князя Ф.В. Телепнева Оболенского, был послан в Москву «о своих потребах». Сам он называл себя «слугой» и в отправленном письме просил родственников своего господина позаботиться о своих «людишках». Своим братьям он давал наставления: «Велели бы есте хлеб пахати и тым сыти быти». М.М. Кром обратил внимание на наличие у него денежных счетов со слугой князя И.Ф. Овчины Телепнева Иваном Тарасовым, «княжим боярином». В посольской книге этот И. Тарасов фигурировал как «человек» князя И.Ф. Телепнева. «Люди мои вольные и кабальные» упоминались в завещании И.Ю. Шигоны Поджогина[266].
В разбойном нападении на земли Спасо-Евфимьева монастыря участвовал в 1519 г. «человек» М. Судимантова Нечай Станиславов. Из допросов монастырских крестьян выяснилось, что у него, в свою очередь, был свой «человек» Истомка, также отметившийся в разбое. В 1529 г. Нечай Станиславов был уже спасским слугой[267].
Некоторые бывшие послужильцы, ставшие помещиками в Новгородской земле, также имели собственных холопов. В фамильном архиве Редровых хранилась полная грамота на покупку холопа Останей, дьяком «Василия Борисовича», которого можно отожествить с Остафием Дементьевым Редровым, упомянутым в писцовой книге, «Васильевским человеком Борисовича Тучкова». Эта грамота могла быть составлена только в момент его нахождения на службе у этого боярина (подчеркивается выполнение им обязанностей дьяка). Ее архаичный формуляр совпадает с формуляром грамоты князю С.И. Ряполовскому, составленной в Суздале в 1470-х гг.[268]
«Холопий» статус некоторых из послужильцев прямо подтверждается упоминанием их имен в завещаниях И.И. Салтыка Травина, князя И.Ю. Патрикеева, а также определением «холопов брат» в случае с С.В. Ватазиным.
Группы послужильцев, скорее всего, имели продолжительную историю и могли быть сформированы за несколько лет до момента их испомещения. Факт их прежней службы представлял собой избыточную информацию. Принадлежность к числу послужильцев, за исключением ивангородцев, не отражалась на размерах предоставляемых им поместий, они обладали статусом полноценных детей боярских. В этом случае, по-видимому, имела место служба по специальным спискам. Списки «Глиньского людей» сохранялись в 1549 г. спустя 13 лет после смерти самого князя М.Л. Глинского. В подобных списках обоснованным был пропуск имен некоторых младших родственников. Это объясняет расхождения данных писцовых книг, когда близкие родственники могли быть отнесены или не отнесены к группам послужильцев. Родными братьями были В. Голова и Ф. Неклюд И. Подушкины, «Васильевские Борисовича Тучкова», а также их сосед К.И. Подушкин. Ф. Неклюду и К.И. Подушкиным достались земли одних и тех же прежних владельцев – Ф. и С. Мануйловых[269]. Братом И. Большого и И. Пестрого В. Хомутовых «Васильевских Борисова» был Н. Хомутов, который фигурировал в писцовой книге без этого определения. Как и в предыдущем примере, им принадлежали смежные поместья. То же наблюдение применимо к сыну Я. Певцова «Ивановского Руновского»[270].
Продолжительное существование подобных групп демонстрируется на примере «людей» новгородских бояр. Многие ивангородцы потеряли прежних господ еще в конце 1470-х – начале 1480-х гг. Как отдельная категория служилых людей они появились после разорения Ивангорода шведами в 1496 г. Писцовое описание Водской пятины, составленное несколько лет спустя после этого события, фиксирует неразвитость их поместного землевладения, обилие совместных неразделенных участков. Для всех ивангородцев были характерны небольшие размеры поместий, в среднем по 5 обеж, что свидетельствует о единовременности произведенных раздач[271].
Они, вероятно, попадали на великокняжескую службу сразу после «поимания» новгородских бояр и долгое время служили по особым спискам без земельных наделов. Люди Б.В. Есипова К. Максимов и С. Борисов упоминались как слободчики в Бежецкой пятине. Удается отожествить и других слободчиков. И. Быков Олферов принадлежал к числу «Васильевских Кузьмина», а В. Баламут – к «Лукинским Федорова». Эти слободки появились до момента писцового описания Бежецкой пятины. Некоторые из них были описаны еще по «старому письму»[272]. В отличие от ивангородцев другие «люди» новгородских бояр были испомещены в более раннее время. В платежной книге Бежецкой пятины встречается Я. Бунков «Ивановской человек Лошинского». Ему принадлежало внушительное поместье размером в 61 обжу, которое резко контрастировало с владениями других «людей» И. Лошинского, вошедших в число ивангородцев. И. Есипову с тремя сыновьями принадлежало 8 обеж, М.И. Кузьмину – 5 обеж, а Д. Федкову – 4[273].
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
