Протокол заседания в суде по делам несовершеннолетних я решил даже не смотреть. Зато отчет исправительного заведения, где говорилось о моей хорошей учебе и прилежании, приятно удивлял меня до тех пор, пока я не прочитал, что я упрям и непокладист, а перспективы мои неблагоприятны. Возмущенный и растерянный, я в конце концов все-таки уснул.
И на другое утро я быстро принял решение не возвращаться в Швейцарию, в эту презренную, подлую страну, где у меня нет никаких шансов. Прежде чем я найду своих родителей, там найдут меня самого, да и упекут в крепость Арбург или еще куда-нибудь, откуда не сбежишь. А вдруг моя мать вышла замуж, у нее своя семья, и она вовсе не обрадуется моему появлению? И в конце концов отправит меня обратно в интернат. Отныне – так я себе сказал – существую только я сам. Я, Марсель Висброд, и собственную жизнь мне придется взять в собственные руки.
В жизни я до тех пор хлебнул столько горя, что теперь жаждал заполучить счастье: оно мне просто полагается.
Эта мысль как будто принесла мне избавление. После обильного завтрака, накрытого для меня любезной хозяйкой, я радостно отправился в дорогу, в Марсель. Внизу в гостинице висела карта Франции, и я наметил для себя следующие остановки: Аннеси, Шамбери, Гренобль, – хозяйка даже записала мне эти названия, благо в рюкзаке нашлись карандаш и блокнотик.
Денег моих надолго не хватило. Припасы из рюкзака – крестьянская колбаса, кусок сыра, полбуханки хлеба, два яйца, половина шоколадки и два яблока – при всей моей бережливости скоро закончились. Тогда я попробовал передвигаться автостопом. Время от времени меня подхватывал на дороге какой-нибудь грузовик. Я спрашивал у крестьян, не надо ли помочь на сенокосе. Получал еду и кров, иногда оставался на два-три дня, зарабатывал даже немного денег.
Очень пригодились мне две фразы из учебника французского, над которыми мы вечно смеялись: «Je fais un voyage. Je veux voir la France»[38]. От нас, интернатских, это так было далеко, как если б мы сказали, что летим на Луну.
Еще одна хорошая фраза: «J’ai commencé un apprentissage»[39]. Я чуточку ее изменил: «J’ai fini un apprentissage»[40]. Неправда, конечно, но так две первые фразы звучали правдоподобнее. Бывало ведь такое, что по окончании учебы и перед поступлением на работу молодые люди отправлялись в небольшое путешествие.
До Марселя я добрался через пять недель, причем у меня ни разу не спросили документы для проверки. Видно, не такая уж я важная птица для международного ордера на арест.
В марсельском порту я всячески старался ходить с деловым видом, будто у меня что-то определенное на уме. Да так оно и было, я искал уходящий в Канаду корабль, куда мог бы наняться на службу. Только я нашел пирс, у которого стояли два канадских грузовых судна, как меня остановил портовый контроль с вопросом, что я тут делаю. Собрав все свое мужество и указав на корабли, я заявил, что очень им там нужен, ils ont besoin de moi.
Дежурный спросил, не я ли кочегар, c’est toi le chauffeur. Я кивнул, хотя не очень-то разобрал слово, и тогда он махнул рукой в сторону судна «Святой Лаврентий-2». Там один кочегар свалился с аппендицитом, а корабль уходит в эту ночь. Меня взяли без лишних расспросов. Первый кочегар ввел меня в курс дела, я быстро во всем разобрался. Таскал уголь, кидал уголь, следил за температурой, раздувал мехи – словом, был мальчиком на побегушках и делал все, что прикажут. Я выполнял все, я вкалывал ради своей будущей жизни. Мои сотоварищи пользовались этим как могли, а мне – безразлично. Каюту где-то на нижней палубе я делил с тремя другими, при любом удобном случае они ко мне придирались. Сначала мы шли в Аргентину, где следовало разгрузить судно и взять новый груз для Канады. Первый же шторм, сотрясший наше судно, показал, что морская болезнь мне нипочем. Казалось, меня хранит сама мною завоеванная свобода! Болезнь сразила одного из моих соседей по каюте, он лишь второй раз вышел в море, и я принес ему в постель суп и чай. Помог ему сменить мокрую от пота одежду, вытер следы рвоты. С тех пор со мной стали обращаться лучше.
Как-то механик рассказал, что его вызвали к старшему помощнику капитана, потому что потерялся ключ от сейфа с документами.
Но ему, вот проклятие, не удалось справиться с замком, а ведь в награду обещали бутылку виски. Я спросил, не может ли он отвести меня к помощнику, чтоб я раздобыл эту бутылку для всех нас. Пояснил: «Je suis serrurier, я слесарь». Вместе с ним я пошел наверх, в кают-компанию, осмотрел замок, а затем в мастерской у механика собрал нужные инструменты. Через полчаса мне удалось открыть замок, ничего при этом не повредив.
Помощник капитана сдержал обещание. Я вернулся к нам вниз с бутылкой виски. Бутылку пустили по кругу. Когда очередь дошла до меня, я сделал глоток и ужасно закашлялся, так что все опять стали надо мной смеяться. Тем не менее уважать меня стали чуточку больше.
Через шесть недель мы прибыли в Монреаль. Еще в море выяснилось, что брать меня на борт было никак нельзя. Но ведь ответственным лицам из командного состава то и дело приходилось нарушать инструкции, чтобы обеспечить полный экипаж. Помощник капитана, которому я тогда открыл замок, испытывал ко мне симпатию и выхлопотал у офицера портовой иммиграционной службы, своего приятеля, разрешение на мое временное пребывание, пока судно через пять дней не покинет порт. Он же посоветовал мне обратиться к руководству речного пароходства «Святой Лаврентий». Дал с собой рекомендацию, а заодно и совет больше не показываться сотрудникам портовой иммиграционной службы. Ведь паспорт я могу, конечно, оформить в консульстве Швейцарии, а хорошая работа и добрая репутация помогут мне через несколько лет получить гражданство.
Однако в дальнейшем я избегал консульства Швейцарии точно так же, как портовой иммиграционной службы. Меня действительно взяли помощником механика в пассажирскую компанию «Святой Лаврентий». Вскоре я получил соответствующее удостоверение с фотографией и, если не уходил в рейс, проживал вместе с другими в принадлежавшем пароходству бараке. И сам не понимал, легально это, или нелегально, или полулегально. Во всяком случае, некоторая часть моего жалованья уходила в пенсионную кассу, и для нее мне тоже выдали удостоверение. Я вообще собирал все удостоверения и справки с места работы, какие только мог. Еще я занимался на дополнительных курсах, учился на корабельного механика. И все курсы заканчивал на отлично. Со всеми документами, приложив их к свидетельству о рождении, я сумел в начале шестидесятых годов, когда Канада еще являлась настоящей страной переселенцев, заинтересованной в притоке свежей рабочей силы, стать гражданином Канады без всякого участия Швейцарии. Заодно мне удалось, почти избежав формальностей, приспособить и собственное имя к новой родине. Теперь меня звали Мартен Бланпен.
