Чтобы ты заплатила за все.
18
Руки грязные, полотенце в раковине. Майку следовало оставить меня там, где нашел поздно ночью после нашего сеанса. В темноте подвала.
Когда я выхожу из комнаты, Фиби с телефоном возле уха балансирует на перилах, касаясь кончиком ноги ковра. Ногти идеально накрашены розовым лаком. Она поднимает глаза при моем приближении, спрашивает:
– Что за шум был ночью, я даже проснулась.
Я отвечаю первое, что приходит в голову:
– У меня болел живот, Майк принес таблетки.
– В следующий раз давай потише.
Я прохожу мимо, спускаюсь на один пролет, оборачиваюсь и спрашиваю:
– А как поживает твоя роль, выучила?
Она показывает мне палец, одними губами посылает на фиг. Ведь Майк с Саскией рядом, вполне могут услышать.
– Дай знать, если понадобится моя помощь, – говорю я с улыбкой.
Она спрыгивает с перил, пулей влетает к себе в комнату и захлопывает за собой дверь.
Саския сидит за кухонным столом, сжимает большую кружку, обвила ее тонкими пальцами, выступающие вены идут от суставов к запястью. Она говорит мне «доброе утро», взгляд при этом отсутствующий, просто дань вежливости, а не желание завести разговор.
– Яйцо? – предлагает Майк, в руке у него деревянная ложечка.
На нем фартук с изображением Джеймса Бонда, под ним надпись «Лицензия на жарку». Он смотрит на меня пристально, посмеивается, пытается скрыть озабоченность. Возможно, испытывает чувство своей несостоятельности. Выходит, он провел сеанс, а я все равно ушла разобранная на винтики.
– Это подарок Саскии, подарила мне на день рождения прошлым летом, так ведь, Сас?
– Ты о чем?
– О фартуке.
– Да, дорогой, вроде так.
Я смотрю на Майка, он снова поворачивается к плите. Высокий. Тело сильное, подтянутое, волосы песочного цвета, с проседью. На его плечах лежит ответственность за всех нас, но я ни разу не слышала, чтобы он жаловался.
– Готово, – говорит он. – Яичница-болтушка.
Я благодарю и сажусь рядом с Саскией.
– А вы уже поели? – спрашиваю у нее.
– Нет, нет. Я обычно ем позже.
Или вообще не ем. Майк выходит в холл, останавливается на первой ступеньке, зовет Фиби. Ему приходится крикнуть дважды, чтобы она вышла из своей комнаты и отозвалась:
– Я буду через минуту.
Он подсаживается к нам за стол; налетай, говорит он, ешь. Спрашивает, есть ли у меня какие-нибудь соображения насчет каникул.
– Я не против того, чтобы остаться дома. Буду очень рада. Я понимаю, что вы оба заняты.
– Мне кажется, Джун правильно заметила, что нам следует вырваться куда-нибудь. Есть неплохое место за городом, мы там бывали раньше. В это время года лес изумительно красив.
– Уютно устроились, как я посмотрю, – говорит Фиби, входя.
– Доброе утро, присоединяйся, бери яичницу.
– Что стряслось у вас сегодня ночью? Спать мне не давали.
– Я уже рассказала Фиби, что у меня болел живот, а вы принесли мне таблетки.
Майк колеблется, ложь ему не по нутру, он должен оправдать ее в своем уме. Это ложь во спасение. Необходимость.
– А я ничего не слышала, – говорит Саския.
Кто бы сомневался.
– Я проснулась, а потом сто лет не могла заснуть.
– Прости, Фиби, мне очень жаль, – извиняется Майк. – А мы тут как раз обсуждали планы на каникулы. Очень жаль, что ты не можешь поехать с нами.
– Шляться по лесу у черта на рогах, нет уж, увольте. Лучше я поеду с командой в Корнуолл, премного вам благодарна.
Девон рядом с Корнуоллом. Там был мой дом.
– Там тоже леса, чтоб ты знала, – говорит Саския.
Это неплохая реплика, почти остроумная, но Фиби так не считает, поворачивается к Саскии спиной, наливает в стакан воды из-под крана. Я замечаю, как рука Майка соскальзывает со стола, ложится Саскии на бедро. Майк, капитан ненадежного корабля. Бунт возможен. Неотвратим.
– Поешь что-нибудь, Фиби.
– Нет, не хочу, у меня диета.
– Но не с утра, завтрак пропускать нельзя, нужно поесть.
– Почему? Вот милая мамочка ничего не ест, как я вижу.
– Она же не учится целый день в школе, и к тому же она не капитан хоккейной команды.
Фиби бормочет, уткнувшись в стакан с водой:
– Это точно, она ничего не делает.
– Возьми хоть зерновой батончик с собой, съешь на перемене.
– Хорошо, – отвечает Фиби. – В другой раз.
Мы с Фиби выходим вместе, деваться некуда.
Майк с Саскией машут нам вслед. За углом мы расходимся в разные стороны. Я смотрю на ее высокую гибкую фигуру, как она переходит улицу, идет с уверенным видом, который бесконечно далек от того, что творится у нее внутри. Пару недель назад я спустилась в прачечную взять чистое полотенце, услышала голоса. Севита гладила, а Фиби сидела на полу, скрестив ноги, и делала уроки. Севита взглянула на меня, улыбнулась, сказала: «Здравствуйте, мисс Милли». Фиби ничего не сказала, за нее это сделало ее лицо. Злость. Ревность. «Убирайся отсюда, я не хочу с тобой делиться». Чего она не получает от Саскии, она ищет в любом другом месте, ей не хватает этого.
Когда иду мимо высоток, вспоминаю, что не предупредила Майка и Саскию, что задержусь после школы. Посылаю им обоим эсэмэски, пишу, что буду делать декорации для спектакля, вернусь в шесть или в семь. Это ложь, но маленькая, невинная, белого цвета. Я собираюсь встретиться с Морган. Я пощадила ее в прошлые выходные, отправила домой. Я не могу одолеть желание рассказать ей о тебе, не все, конечно, ровно столько, чтобы можно было обсуждать с ней эту тему, если захочу. Джун не одобрила бы меня. Мне дали новое имя, чтобы защитить меня. Спрятать. Превратить в невидимку. Никто не должен знать, кто я такая. Лондон – гигантский город, сказала Джун, ты затеряешься в толпе. И самое главное, сказала она, никогда никому не рассказывай ничего про себя или про свою мать. Ты понимаешь, как это важно? Да – был мой ответ. Я согласилась, но не отдавала себе отчета, как одиноко мне будет.
День тянется медленно. Немецкий, потом музыка. Математика и искусство. МК не преподает в моем классе. Я представляю, как она проводит урок у других девочек, разговаривает с ними. Смеется. Я послала ей еще одно письмо по электронной почте вчера, спросила, можно ли прийти повидаться, но она не ответила.
Биология, последний урок сегодня. Анатомирование. Сердце свиньи. У человека такое же, почти. Желудочки, предсердие, мощная vena cava. Я знаю много про человеческие внутренности.
