Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
— Ой, как жалко, папа, — огорчилась Роми и сообщила, заглядывая в смартфон: — Именно отсюда, с крыши этой мечети, однажды ночью пророк Магомет улетел на небо на своей кобыле, которую звали Бурак[201].
— Да уж, в этом городе происходили необыкновенные события!
Я утешил дочь пакетиком соленых фисташек, которыми торговал старый палестинец (своей несусветной важностью он напомнил мне «много о себе понимающего» сартровского официанта кафе, который трактует себя как объект, служащий для выполнения определенной функции[202]). И вообще, весь старый город слишком уж выпендривался. Я решил поступить, как все люди: буду «играть» свою веру.
* * *
Следующим пунктом нашей программы стала торговая улица Мамилла[203], между Яффскими воротами Старого города и башней царя Давида. Здесь Роми ограбила мегамаркеты Zara, Mango и Topshop. Этот день был полон контрастов, балансировал между наукой и верой, а закончился поеданием пиццы в центре торговых рядов, которые патрулировали солдаты с автоматами, а в дверях каждого магазина стояла рамка металлоискателя. Время от времени военные задерживали какого-нибудь парня, молниеносно укладывали на землю, обыскивали и тащили в фургон. Ничего особенного, обычный день. Я уже сказал, как утешал меня тот факт, что мое лицо ничего никому не говорило, и все-таки… Когда несколько французов узнали меня и попросили о селфи, я аж разрумянился от удовольствия.
— Мы понятия не имели, что вы из наших…
Разочаровывать этих милых людей не хотелось, я не сказал, что моя крайняя плоть на месте, и даже кивнул с многозначительно-солидарным видом, как будто пепел шести миллионов жертв стучал в мою грудь гоя-мифомана. В конце концов, католический Иисус был евреем, а холокост — величайшее преступление против всего человечества. В Израиле меня «замечала» только Роми, для других я оставался невидимкой. За два теледесятилетия мое эго забыло, что я — прозрачный индивид. Меня переполняло ликование: благодаря анонимности можно придумывать и перепридумывать себя снова и снова. На Святой земле и я стал НЕ бывшим в употреблении человеком с неопределенной судьбой. Можно было прикинуться старым педиком, обаятельным певцом или страховым агентом. Я заново открывал для себя забытую роскошь: существование в виде плюрипотентной стволовой клетки. Между двумя кусками пиццы я признался Роми в любви.
— Ты — чýдная девочка. Ребенок. Моя дочь. Поверь, я знаю, о чем говорю. У меня есть для тебя подарок: ты проживешь тысячу лет. Будешь как Волан де Морт, только очень-очень милый. И с носом[204]. Мне больше всего на свете нравится проводить время с тобой. Ты лучше всех девочек. И женщин. Но я скучаю по Лу и Леоноре.
— Я тоже.
— Можно задать вопрос?
— Давай.
— Ты считаешь, я — плохой отец?
— Да.
— Твой самый счастливый день в жизни?
— Сегодня. А твой?
— Аналогично.
На торговой улице было полно «клонированных» иерусалимцев в черных костюмах и шляпах, белых рубашках, бородатых и с пейсами. Униформа освобождала их от необходимости заботиться о внешности. Не думаю, что ортодоксальные евреи являют собой воплощение счастья (ничего удивительного — они лишены свободы), но одно знаю точно: они нечувствительны к диктату селфи.
Официантка рассказала, что самый модный крутой ночной клуб Иерусалима называется «Правосудие». Я больше не шляюсь по таким заведениям, но адреса точек знать полезно[205]. Рефлекс старого гуляки, ну или старпера, жаждущего вечной молодости. Я почему-то вспомнил, что дискотека рядом с Освенцимом называется «Система». Забавные символы: в Иерусалиме — правосудие, в концлагере — система. С одной стороны, Народ Книги, с другой — только пепел, много пепла. Ночные клубы транслировали нам закамуфлированные политические послания, которые, впрочем, нетрудно было расшифровать.
Роми заказала карпаччо, но есть его не смогла: повар насыпал тонну перца. Я в ее возрасте был таким же. Блюда, от которых становится дурно, начинаешь любить намного позже. Дочь доела мою пиццу, мы поймали такси, поехали назад в гостиницу «Царь Давид» и рано улеглись спать — каждый в свою узкую кровать, совсем как в детской. Я позвонил Леоноре и сообщил, что мы ничего не добились — это грустно, зато обрели веру.
— Мне так тебя не хватает, что я уверовал в Иисуса.
— Изменил мне с бородачом? Малышка все время о тебе спрашивает.
— Дай ее мне.
Продолжение разочарует моих поклонников. Ребенок и папаша не разговаривают, а щебечут, «играя» указательным пальцем на нижней губе. Получается что-то вроде бырбырбырбырбыр! Что значит: «Я тебя люблю!»
Роми спала, а я «разминался» с бутылочками из мини-бара и смотрел, как она дышит в темноте. Мой ребенок — смесь идиллического прошлого и недоступного будущего — заставил меня замереть, и я долго любовался звездным небом, а потом уснул с потрясающим ощущением, которое знакомо всем полуночникам, если они ложатся рано, после встречи с Христом в центре Вселенной.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
