Владимирский централ – ветер северный, Этапом из Твери – зла немерено. Лежит на сердце тяжкий груз. Владимирский централ – жизнь разменяна, Но не очко обычно губит А к одиннадцати – туз!
Во! Так веселее. Если я в огне не горю, в воде не тону, расстрелять не получается – повоюем! Мы ещё живы – бойся, враг!
Здравствуй, «Шурочка»!
А наш будущий командир «Шурочки» – штрафной роты – не самый колоритный персонаж. Мелкий живчик, весь на шарнирах, как заведённый. Как у куницы – мордочка остренькая, глазки шустрые, внимательные. Губы сжаты плотно – жестокий. На воротнике, что виден через расстёгнутую выбеленную дублёнку – капитанская геометрия. Кадровый. А в кино – штрафниками командовал такой же осужденный. Забыл фамилию актёра. Что-то с серебром связанное.
По бокам от этого живчика – два мордоворота с сержантскими «пилами». Под два метра, пузатые тела, как бочки, натянули коричневую кожу дублёнок. Пудовые кулаки покраснели на ветру. Весомые демотиваторы.
– Катях.
– Что? – не понял я.
– Прозвище капитана.
– А-а! Бывает, – пожал я плечами. А вам какого надо? Белого и пушистого? К штрафникам-смертникам?
Ротный подходил к каждому осужденному в пополнение его ШР, особист – зачитывал статью, пояснял. Если были вопросы, ротный спрашивал скрипучим голосом. Если ответ не устраивал – один из мордоворотов бил пудовым кулаком. Ни один не устоял на ногах после такого удара.
Моя очередь. Глаза «куницы» изучают моё опухшее, обросшее седой щетиной, обветренное лицо.
– Воинская специальность?
– Пулемётчик.
– Как попал в плен?
– Стреляли – очнулся – плен.
– Как тут оказался?
– Бежал. Навстречу солнцу.
Он долго смотрел на меня снизу вверх. Изучал – вру или нет.
– Как же ты, дед, в «подсобники» угодил?
– Бывает, – пожал плечами я.
Почему я «дед»? Из-за седой щетины?
Ротный пошёл дальше. И пудовые кулаки прошли, не потчуя меня. Хоть тут – обошлось без зуботычин.
Замёрз я капитально на не по-осеннему холодном ветру, пока ротный интервью брал у штрафников. А пока по болотам шлялся – не замерзал. Окоченел раз – и всё. Больше холода не чувствовал. А сейчас, отогревшись в бане, опять мерз.
Наконец, погнали нас по складам, где стали выдавать фуфайки, шмотьё, мыльно-рыльное, котелки-фляги, оружие.
Ну, что мне за такая напасть – опять мне досталась бракованная винтовка! Приклад без стального подпятника, ложе выщерблено, ни штыка, ни ремня, прицельная планка – погнута. И вообще она импортная. Трофейная.
Стою, в недоумении кручу её в руках.
– Что тебе непонятно, боец? – скрипучий голос.
– Вот это дерьмо. И вообще, я пулемётчик!
И тут же мне прилетает в ухо. Падаю, сгруппировываюсь – навык есть уже. Закрываю уязвимые места. Били не долго. Подняли на ноги.
– Что тебе не понятно, боец?
– Всё понятно. Спасибо за науку! – поспешил ответить я.
– То-то! – проскрипел ротный, в недоумении потянул шею из воротника.
Громозека бы ржал, катаясь по полу. Сука! Куда ты опять пропал? Так одиноко и тоскливо мне ещё не было!
Ладно, пора в баню! Оттереть с себя грязюку, побриться. Там вон так вкусно запахло, что живот оперу запел! Прямо слышу, как мой желудок поёт голосом Петкуна арию Горбуна про красавицу Белль.
