И тогда?
Ересь не была их сильной стороной. И тогда?
Я не верю, что орден тамплиеров уклонился от религиозной сущности, преподанной святым Бернардом. Они повторяли неустанно: «Твоя религия есть Храм Христов, религия, утвержденная Собором в честь святой и преславной Девы Марии Матери молитвой благословенного Бернарда, исповедника твоего, избранного римской церковью. Святому Бернарду и другим достославным мужам доверена миссия».
Но религия святого Бернарда очень и очень оличается от инквизиторской.
Разумеется, тамплиеры конца тринадцатого века изменились сравнительно со временем учреждения ордена. Ведь все на свете вроде бы меняется. Улучшилось качество одежды и пищи. Хозяйственная эволюция пошла на пользу ордену, однако и население значительно выиграло.
Никогда не нарушали они одного из главных своих правил: sine proprio, то есть не иметь собственности.
И если воины, возвратясь с Востока, вели себя порой надменно и заносчиво, их вера не запятнана ничем.
Согласно уставу, милостыня раздавалась три раза в неделю, остатками трапезы двух шевалье кормили бедняка.
Служили мессу трижды в неделю — этот распорядок в церквах, посвященных Нотр-Дам-дю-Тампль, сохранялся еще в семнадцатом веке.
Причащались три раза в год…
Если подобные правила свято соблюдались, должно ли предполагать какую-либо ересь в ордене?
Многочисленны шевалье, что покинули орден ради Сито, ради полного монашества.
Непонятно, как при таких делах распространилась ересь.
Вопрос вот в чем: не сам ли святой Бернард, один из Отцов Церкви, навлек подозрения инквизиции?
Чудеса святого Бернарда, признанного томатурга, не отмечены ли дьяволизмом? — дьяволизм взвинтили до крайности, сатану превратили в квазибога, регента материального мира, родного брата манихейского «демона».
Вряд ли инквизиторам нравился тот, кто возгласил: Regnum Dei intra nos est — Царство Божие внутри нас. Кто возгласил: «Буки и дубы лесные — учителя получше книг». Кто написал — алхимик познанья Божьего: «Бросьте книги, ступайте в леса. Медом сочится камень, масло проступает из гранита. Разве скалы не дистиллируют сладости? Разве холмы не текут молоком и медом? Разве дикие долины не расцветают полезными злаками? Столько, столько всего надо бы сказать».
И добавим: разве такие концепции Божества по зубам тривиалам? Когда тривиалы делают законы — это тривиальные законы.
Малоприятный момент при чтении допросов: «дух», «кураж» покинули тамплиеров. Однако финал Великого магистра Жака де Моле возвращает им честь.
На процессе ни Жак де Моле, ни другие главные дигнитарии не блистали мужеством и тонкостью ответов.
И все же. 18 марта 1314 года — орден запрещен около двух лет буллой папы — на эшафоте близ собора Нотр-Дам в Париже появились: Великий магистр Жак де Моле, визитаторы Гуго де Пейро, Жоффруа де Гонвиль, Жоффруа де Шарнэ.
Дабы выслушать пред огромной толпой приговор о пожизненном заключении.
После чтения приговора слово взял Жак де Моле. Согласно Лизерану, у которого я заимствовал воспоминание Виллани, «он сказал, что ереси и грехи напрасно приписали ордену; что Тампль всегда руководствовался уставом святым, справедливым и католическим; но что он, Жак де Моле, заслуживает смерти, ибо убоялся пыток и уступил льстивым нашептываниям папы и французского короля. Жоффруа де Шарнэ в свою очередь объявил лживыми все обвинения ордену и признания, вырванные пыткой».
Жак де Моле и прецептор Нормандии отлично понимали неизбежность костра после таких заявлений. Спустя два года после аннигиляции орден спасти нельзя.
Это лучшая гарантия искренности Жака де Моле и Жоффруа де Шарнэ.
Сразу же последовало обвинение в богоотступничестве, и пленников передали светским властям, то есть парижскому прево. Тотчас собранный королевский совет присудил их к немедленному костру.
Вечером двух дигнитариев сожгли на островке близ парижского Сите — сейчас на Новом мосту, позади конной статуи Генриха IV.
Король, говорят, наблюдал казнь из окна своего дворца — ныне Дворец юстиции.
Рассказывает свидетель смертных мучений Годфруа де Пари:
«Великий магистр при виде подготовленного костра без колебаний разделся до ночной рубашки. Сообщаю впечатления свои. Великий магистр не изменил спокойного выражения лица, хотя его грубо толкали. Подвели к столбу, связали руки — тогда он обратился к палачам: „Распустите немного веревку, позвольте помолиться, Бог ведает мою невиновность. Несчастье скоро грядет на тех, кто неправедно осудил нас. Умираю с этим святым убеждением — Бог отомстит за смерть нашу. Святый Боже, поверни лицо мое к Деве, Матери Иисуса Христа“. Каждый присутствующий был поражен легкостью и покоем кончины его».
Это требует размышления.
Жак де Моле непринужденно освободился от своей одежды тамплиера. Тампль в принципе не осужден. «Плащ» не подлежит огню и деструкции.
И потом: каждый был поражен легкостью и покоем кончины его.
Трудно вообразить «легкость и покой» смерти в пламени.
Как не вспомнить о специфике магических дисциплин, о еще не полностью утраченном знании, как не вспомнить о бонзах, что сжигались в Сайгоне, не проявляя особого волнения.
Вот тринадцатый катрен второй центурии Нострадамуса:
Тело вне души не есть сакрифис, Смерть дает рождение новой заре, Дух божественный воссияет, и душа Увидит Слово в вечности.
И святой Бернард: «Когда Слово входит в меня… грехи рассеиваются, плотские аффекты укрощаются, душа трансформируется. Рождается человек внутренний».
Сведение, полученное Тамплем, более чем устав.
Жак де Моле «увидел Слово в вечности». Надо ли удивляться авторитетному тону Великого магистра. Перед трибуналом Божьим он присудил к смерти папу и короля: Климента V в течение сорока дней, Филиппа Красивого — в течение года.
Тридцать семь дней спустя, двадцатого апреля, папа Климент V умер от колита в жутких страданьях, он, который так любил пожирать блага мира сего.
Через восемь месяцев в Фонтенбло, сброшенный лошадью король Филипп — король без кавалерии — скончался от паралича. Двадцать девятого ноября.
В том же году Ногаре — королевский юрист — погиб при непонятных обстоятельствах.
Доносчикам, которые «раскрутили» процесс, тоже не очень повезло: Эскье де Флуарана зарезали, Жерара Лаверна и Бернара Пеле повесили.
Ангеррана де Мариньи повесили в Монфоконе в 1315 году.
С 1328 года потомки Филиппа Красивого более не правили королевством.
…А потом войны, голод, мор, чума…
