Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
Потом уже Анна узнала, что детей, желающих рисовать, в Жироне было не так уж и много, а потому в художественную школу, находящуюся на государственном обеспечении и получающую финансирование согласно количеству обучающихся в ней душ, брали всех. Но в тот день она буквально дрожала, когда стояла у стола педагогов и следила за тем, как они рассматривают ее работы, передавая друг другу и что-то тихо комментируя. Как она ни старалась, слов разобрать не могла. Ей определенно мешал стук собственных зубов.
– Необычный рисунок, – наконец обратилась к ней одна из учителей – маленькая худенькая женщина с аккуратным пучком и толстыми стеклами очков, донья Мария, впоследствии преподававшая графику.
Анна вытянула шею, увидела, что женщина держит в руках, и покраснела. Им не понравилось? Ее не примут? А ведь скамейка парка Гуэль никогда не покидала папки. В этом рисунке девочка была уверена, как ни в каком другом. Ведь если ее так восхищает это место, то уж людей, связавших свою жизнь с искусством, оно точно не может оставить равнодушными.
– Простая скамейка, – пролепетала она непослушными губами.
– Простая? – Тонкая бровь вылезла из-под очков.
Анна стушевалась.
– Простая скамейка в непростом парке, – подсказала учитель, – верно?
Девочка понуро кивнула. Почему-то хотелось заплакать и убежать в коридор в спасительные объятия матери. Но ее еще никто не отпускал. Педагоги передавали друг другу «скамейку», шептались и кивали, как вдруг показалось Анне, одобрительно.
– Ты рисовала с натуры? – наконец они снова вспомнили о юном даровании.
– Нет, по памяти.
– Ты часто бывала там?
– Три раза.
Анна опустила глаза. Все пропало. Она что-то напутала, переврала, написала совершенно другую скамейку, а не ту, что создал Гауди.
– Всего три? – ахнула маленькая женщина.
– Я, мы, – девочка почти шептала, – не слишком часто выезжаем.
Ее шепот утонул в гуле учительских голосов. Теперь они говорили громко, не сдерживая эмоций. Анна слушала и в хоре голосов разбирала удивительные фразы:
– Отличная память!
– Большая художественная выразительность.
– Собственный почерк.
– Сочность красок.
Это что? Это о ней? О ее работах? Не может быть! Или все-таки может?
– Тебе нравится Гауди? – снова спросила малютка с пучком. Знала бы она, кто задаст Анне этот вопрос спустя десятилетие.
– Да, – кивнула Анна гораздо увереннее, чем пять минут назад. – Парк Гуэль чудесен.
– А Дом Мила? А собор Святого Семейства?
Девочка растерялась:
– Я не знаю.
– Не знаешь? – Бровь снова показалась из-под очков. – Но ты смогла бы написать их с такой же пугающей точностью?
– Если бы когда-то увидела, то возможно, – ответила Анна, чем вызвала новую волну гула, теперь вовсе не одобрительного.
– Ты три раза была в Барселоне и не видела этих зданий?
– Нет. – Девочка опустила голову. Ей было почему-то стыдно.
– Тем лучше! – вдруг радостно хлопнула в ладоши пожилая, но моложавая женщина с прической каре, озорными глазами и курносым носом. – Теперь я знаю, куда возить класс на натуру. Бьюсь об заклад, ты станешь одной из самых талантливых моих учениц. А талант надо вскармливать просвещением.
Анна робко улыбнулась. Что это? Она не ослышалась? Ее берут? Берут и обещают показать что-то, что сравнимо по своей красоте с парком Гуэль?
И взяли, и показали, и в папке рисунков появились и Саграда Фамилия, и Дом Мила, и Дом Бальо, и еще несколько разноцветных скамеек. А сама Анна поняла, что может быть счастлива лишь от того, что великий Гауди творил на родной для нее земле.
– О да! – повторила девушка с мечтательной улыбкой. – Я его обожаю.
Ее ответ привел Дали в глубочайший восторг.
– Вот! – Он удовлетворенно потер руки. – Я сразу понял, что с тобой можно говорить на одном языке. Конечно, ты не способна выйти в общество с челюстями акулы на голове, но зато ты способна восхищаться теми, кто так делает. Для большинства обывателей люди, которые не вписываются в их умозрительную картину мира, чудаки, которых стоит избегать. Ты же способна восхищаться подобными «чудачествами». Я сделал себе имя на восторге таких нетривиальных личностей, как ты. И Гауди получил известность благодаря поклонникам творческой архитектуры, которые хотели видеть нечто большее, чем четыре стены у дома, или окно Розы у храма. Я всегда был именно таким любопытным, которому обязательно надо было выползти за рамки и увидеть нечто большее, чем было доступно глазу. В творениях Гауди я видел отражение собственных мыслей. Надо ли удивляться тому, что я всегда хотел отдать дань этому величайшему из архитекторов. Хотя нельзя не заметить: между нами есть очевидная разница. Гауди ненавидел правильные геометрические формы, Дали же всегда относился к ним с пиететом и стремился отдать дань прямым линиям во многих своих работах. Но это не помешало Дали восхищаться безмерным талантом нашего великого земляка. Дали всегда принимал живое участие во всем, где видел талант. В пятьдесят шестом я организовал чествование Гауди в парке Гуэль в ознаменование тридцати лет с момента его нелепой смерти. Кто-то отзывался об этом действе, как о танце на костях, укоряли Дали в том, что он хочет заработать себе имя на трагедии человека. Ах, увольте, и Гауди, и Дали давно сделали себе имя без этих досужих домыслов. Все, что хотел Дали сделать этим чествованием, он сделал – собрал немалые средства на продолжение строительства Саграды. Собор строится, и я верю, что когда-нибудь он будет закончен. А пока я отдам должное архитектору в своем Театре-музее.
Чрезвычайно довольный собой художник замер: подбородок занесен вверх, взгляд устремлен в небо, руки сложены на груди, правая нога выставлена вперед. Весь его вид буквально подтверждал следующее: «Как я решил, так и будет». Через мгновение спеси в его лице поубавилось, появился налет грусти и разочарования. Дали вздохнул и сказал:
– Гении во многом похожи между собой. Далеко не все способны понять их, но им этого и не нужно. Многие позволяют себе с пафосом говорить о том, что не любят «этого ненормального Дали» и не считают его работы искусством. Или заявляют, что творения Гауди – плод фантазии сумасшедшего. Я мог бы сказать, что мне жаль их, но это было бы неправдой. На самом деле мне нет до них никакого дела. Ты устала?
Анна действительно чувствовала себя немного выбившейся из сил. Так обычно и происходит, когда державшее тебя какое-то время нервное напряжение отступает. Анна могла бы свернуться калачиком в тени ближайшего дерева и уснуть, а художник тем временем говорил бы и говорил, а она бы думала, что видит самый сладкий сон в мире.
– Ты первый и последний человек, – назидательно провозгласил Дали, – который чувствует усталость в этом помещении. Внутренний двор будет местом покоя. В нем будет светло, тепло, уютно и экзистенциально.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
