Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
По традиции, члены королевского семейства пользуются особыми правами на эстрадные выступления. Их старания блеснуть, пусть даже с самым тусклым результатом, публика встречает с энтузиазмом; их остроты, даже самые плоские, вызывают гром смеха; их музыкальные упражнения, даже самые нестерпимые, превозносят до небес. Этот заговор лицемерия за много лет привел к тому, что кое у кого в королевской семье сложилось превратное мнение о своих талантах.
С раннего возраста принцессу Маргарет воспитывали в убеждении, что господь благословил ее даром к музицированию, пению и пародии. «У нее безупречный слух, ее игра безыскусна, но отличается идеальным ритмом, а манера петь в самом деле очень забавна», – млеет Ноэл Кауард в 1948 году.
Порой кто-то из гостей попадает впросак из-за чрезмерного усердия. Как-то раз биографа Майкла Холройда посадили за званым ужином справа от принцессы Маргарет. Принцесса решила спародировать нескольких человек, причем самым чудовищным образом, например, она изобразила сильный и резкий ирландский акцент писательницы Эдны О’Брайен, сидевшей за тем же столом. Холройд добросовестно посмеялся над первыми двумя подражаниями, которые смутно опознал, и потом стал смеяться над третьим – пронзительно писклявым, гундосым голосом, хотя не сумел угадать, кто это.
– Если позволите сказать, мэм, это ваша самая смешная пародия! – похвалил он.
И тут до него дошло, что принцесса уже никого не изображает, а говорит своим обычным голосом.
– Что же было потом? – спрашивает его биограф принцессы несколько лет спустя.
– Помнится, – говорит Холройд, – она довольно долго разговаривала с тем, кто сидел от нее по левую руку.
Приглашая ее в гости, принцессе Маргарет позволяют исключительную вольность. Хозяева лезут из кожи вон, чтобы удовлетворить все ее прихоти. Одна дама поменяла проводку в гостевой спальне, чтобы принцесса могла разогревать там свои электрические бигуди. Другая бросается к ней в бассейн прямо при полном параде, чтобы поднести принцессе стакан заказанного ею джин-тоника. В столовых свет всегда горит очень ярко, поскольку принцесса убеждена и не скрывает этого, что «от темной столовой у меня расстройство пищеварения. Я не вижу, что ем». Когда принцесса наконец уезжает, хозяева непременно предаются мазохистскому наслаждению: пересказывают ее самые сумасбродные требования всем друзьям и знакомым. Если бы принцесса подозревала, какое удовольствие доставляет собственным высокомерием, она, пожалуй, постаралась бы проявлять его не так сильно[78].
В этот вечер в Уорик-хаусе принцесса летит вперед с попутным ветром. Она выходит на сцену, ловко выхватывает микрофон из руки певца и велит музыкантам сыграть что-нибудь из Кола Портера. «Все гости, вальсировавшие под огромными люстрами, сразу же прекратили танцевать, – вспоминает леди Кэролин Блэквуд, бывшая жена Люсьена Фрейда. – Встали по стойке смирно, как часовые у Букингемского дворца, взирая на августейшее выступление». Фрэнсис Бэкон, однако, не отходит от барной стойки.
Принцесса Маргарет разражается песней. Она не попадает в ноты, но поет со все большим воодушевлением, как всегда, подстрекаемая восторженными зрителями, которые вопят и бушуют и требуют еще. Вследствие этого она опасно перевозбуждается и начинает, по словам очевидца, «извиваться в своем кринолине и диадеме, пытаясь имитировать движения профессиональной певицы. Платье с нижними юбками на деревянных обручах, от которых оно стояло колоколом, совсем не подходило для танца соблазнения, однако восторженные аплодисменты, по всей видимости, заставили ее забыть об этом».
Она поет первые строчки «Let’s Do It», как вдруг «зловещий и неожиданный звук донесся из дальнего конца людного зала. Он становился все громче и громче, пока совершенно не заглушил пение принцессы Маргарет. Это был звук глумления и насмешки, неумолкающего и громогласного освистывания».
Все в ужасе оборачиваются, словно персонажи на карикатуре Г. М. Бейтмана. Это Фрэнсис Бэкон у бара освистывает принцессу. Как вспоминает Люсьен Фрейд, «из-за этого все необыкновенно рассердились. Больше всех горячился продюсер Бинки Бомонт. А поскольку привел его я, все напустились с упреками на меня. Разумеется, в ответ я стал яростно защищать Фрэнсиса».
Принцесса Маргарет запинается и, взвизгнув, останавливается на полуслове. «Из-за убийственного унижения лицо стало пунцовым, а потом пепельно бледным. Она, казалось, вот-вот заплачет, и при ее миниатюрности это вдруг придало ей довольно жалкий вид».
Принцесса бежит со сцены. Музыканты смолкают, не зная, что делать дальше. Какой-то свирепый краснолицый человек подходит к Кэроли Блэквуд и говорит, захлебываясь словами:
– Это тот мерзкий тип, Фрэнсис Бэкон! Зовет себя художником, а пишет что-то непотребное. Просто не понимаю, кто пустил сюда подобного типа. Натуральный стыд и позор!
Впоследствии Бэкон жалуется: «Но ведь ее пение в самом деле было невыносимо. Кто-то должен был ее остановить. Если ты хочешь что-то сделать, нельзя делать это настолько плохо».
Кэролин Блэквуд – одна из немногих присутствующих, на которых поступок Бэкона, не пожелавшего подхалимничать, произвел большое впечатление. «Не представляю себе, кто бы еще посмел освистать родственницу королевы в частном доме. Среди гостей, собравшихся в бальном зале леди Розермир, немалое число втайне страдали от пения принцессы Маргарет, но они страдали молча, снобизм заставлял их молчать. А Фрэнсису рот не заткнешь. Если он считал что-то скверным, никакой трепет перед традициями не мешал ему выразить свое отношение. Порой оно бывало пристрастным, извращенным и несправедливым, но его никогда не заботила возможность скандала… Он обладал уникальным бесстрашием анархиста».
Тринадцать лет спустя лорда Розермира представляют Фрэнсису Бэкону на приеме газеты «Дейли Мейл», но тот не узнает художника.
– И чем вы занимаетесь? – спрашивает он.
– Я гомосячу, – отвечает Бэкон.
ПРИНЦЕССА МАРГАРЕТ смотрит эротический фильм у КЕННЕТА ТАЙНАНА
Терлоу-сквер, 20, Лондон SW7
Весна 1968 года
Принцесса Маргарет часто бывает в гостях у Кеннета и Кэтлин Тайнан на их рискованных приемах. Тайнан, добившийся известности как ниспровергающий авторитеты театральный критик, – одна из самых ярких фигур столицы. Его вечеринки представляют собой взрывоопасную смесь из порнографии, снобизма и революционных идей. «На кастровской Кубе возникает новый вид человека», – вот одно из его убеждений, и однако при этом он был известен тем, что бранил гостей, если они не кланялись принцессе. Он в авангарде и левой политики, и высшего общества и отказывается видеть в этом какое-либо противоречие. Когда он расхаживает на собственном приеме в темно-фиолетовом костюме, один незваный гость, член Рабочей революционной партии, спрашивает: «А кто этот торговец антиквариатом?»
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
