Тэсс ощущала себя так, будто она вела две жизни. С одной стороны был Марк, дом, дети, их общественная жизнь и куча дел, которые надо было переделать. С другой стороны был университет, Ники и ее другие друзья, потребность учиться и быть самой собой. Эти жизни не сочетались друг с другом, и она иногда гадала, а стоит ли это все того. Особенно часто эти мысли приходили, когда она сидела за компьютером, сжимая руками виски и стараясь сосредоточиться, а Хэтти колотила в дверь кухни, заявляя, что ей приснился кошмар о гигантских муравьях, и знает ли мама, что у Олли с Джейком в одиннадцать вечера все еще был включен телевизор? Марк пытался интересоваться тем, что она делала. Но Тэсс видела его насквозь — он явно считал, что все это была напрасная трата времени. Ей приходилось считаться с его оскорбленными чувствами. Однажды она отказалась с ним пообедать, потому что была слишком занята. Муж заметил, что в следующий раз забронирует время заранее.
Несколько первых недель она старалась в обед каждый раз возвращаться домой. Она на полной скорости ехала назад, выбегала из машины и сорок пять минут скакала по дому, кидая одежду в корзину для грязного белья, одной рукой загружая стиральную машину, другой — вытирая переднюю стенку микроволновки. Потом в один обеденный перерыв Ники крепко взяла ее за руку.
— Нечего тебе ехать домой, — сказала она. — Пойдешь с нами.
Так Тэсс оказалась в баре, чувствуя себя слишком старой и до ужаса виноватой. Дома столько дел! Надо было разгрузить посудомоечную машину, у них нет молока и хлеба. Что у детей на полдник и что будут есть они с Марком?
— Полпинты лагера?
— Э-э… ладно.
Она выпила две полпинты лагера и съела сэндвич с ветчиной. Выслушала историю жизни Ники и поболтала о личной жизни мистера Фроста. Потом, сначала неуверенно, рассказала о своих планах на будущее. Планах, которые она пока еще не обсуждала с Марком, потому что ее будущая преподавательская карьера была у них дома запретной темой.
— Что думает Марк? — спросила Ники. — Мужчины обычно терпеть не могут, когда женщины возвращаются к учебе. Они боятся, что их жены снова начнут шевелить своими слабенькими мозгами, и они поймут, что зря тратили жизнь, подбирая носки и бегая по универсамам.
— Марк не такой, — сказала Тэсс поспешно. — Он меня очень поддерживал. Он австралиец, — добавила она вдруг.
— Еще хуже того, — сказала Ники, качая головой. — Значит, шовинист.
Марк был убежден, что Ники — лесбиянка и ее единственная цель — затащить Тэсс в постель. Как-то раз они даже поругались на эту тему в кухне, пока мальчики наверху смотрели телевизор.
— Если у нее нет мужчины, так это еще не значит, что она лесбиянка, — сказала Тэсс, еле удерживаясь от смеха. — Почему у тебя всегда вызывают подозрение одинокие женщины? Женщину не обязательно должен определять мужчина.
— О господи, Тэсс, что это за чушь? Упаси меня боже от такого дурацкого либерального феминизма, — сказал Марк мрачно.
— Не будь таким реакционером, — отозвалась Тэсс.
— Неужели ты и правда назвала меня реакционером? — Марк изумленно посмотрел на нее. — Ты же вечно сердилась на то, что мне не хватает конформизма. Слушай, мне просто не нравится, как эта женщина тебя… поглощает. Она вечно сюда звонит. Вот и в прошлый выходной она сюда притащилась в своей нелепой шапке с наушниками как у безумного ламы. Может, мы вернемся к нормальной жизни, и у нас снова будет семья, а тебе не придется вечно бежать на лекции, писать эссе или наводнять дом чокнутыми? Ты что, не видишь? Ники тот еще фрукт, и учится она только потому, что жизнь ее пуста и печальна. Вот она и присосалась к тебе. Они все такие? Это подтверждает мои подозрения о взрослых студентах. Они все от чего-то бегут, пусть даже от собственного одиночества.
— О господи, Марк, это просто смешное обобщение. В колледже я встретила больше интересных людей, чем за последние пятнадцать лет. У тебя начинают проявляться зашоренные взгляды на жизнь. Ники никакой не фрукт, как ты выражаешься. Она умная и интересная.
— С семечками и кожурой, — ухмыльнулся Марк.
— Я думала, что ты восхищаешься такими людьми — теми, кто сам пробился в жизни и не кланяется истеблишменту. Или ты теперь сам стал его частью?
— Я бы ею восхищался, если бы она не торчала все время у меня дома, попивая мое вино и убеждая мою восьмилетнюю дочь проколоть пупок. А это еще что такое? — спросил он, презрительно поднимая двумя пальцами газету.
— Это «Гардиан».
— И с каких это пор в нашем доме подписываются на эту замечательную либеральную «Гардиан»?
— Надеюсь, ты шутишь.
— Ну да, но это же типично, так? Ты никогда в жизни не читала «Гардиан» и всегда говорила, что это самодовольный и высокомерный печатный орган для болтунов из Айлингтона, которых цены на жилье и образование волнуют больше, чем читателей чертова «Телеграфа»[5], а теперь ты сама ее покупаешь и поглощаешь их подрывную коммунистическую ругань.
Тэсс рассмеялась, наливая себе еще вина.
— Даже ты, — сказала она, — не можешь обвинить газету новолейбористской направленности в опасных коммунистических тенденциях.
— Но ведь все идет к тому, правда? Скоро ты перестанешь брить подмышки, будешь водить Хэтти на курсы феминистского самосознания, а мальчиков заставишь читать Жермен Грир…[6]
— Почему ты всегда надо мной смеешься? — спросила Тэсс. — Почему ты сосредотачиваешься на негативных сторонах — по твоему мнению негативных — того, что я делаю? Неужели ты не видишь, что мне очень нравится, да, нравится учеба, и моя жизнь впервые за много лет по-настоящему наполненна?
— Наполненна? — Марк пронзительно поглядел на жену. — В каком смысле наполненна?
— Наполненна в том смысле, что я наконец-то использую свои мозги, и если я пройду этот курс, а потом получу преподавательский сертификат и работу, какую хочу, то смогу делать что-то, чем могу гордиться. Что-то, о чем я могу сказать, оглядываясь на свою жизнь — «Вот этого я добилась». Неужели ты не понимаешь? Ты принимаешь как должное свою карьеру, которая заставляет тебя вставать каждое утро. Мне нравилось быть дома с детьми и ухаживать за тобой, но разве ты не видишь, что это не одно и то же? Разве ты не видишь, что я не могу оглянуться на свою жизнь и сказать «Я была прекрасной матерью, и дом у меня был чище некуда»?
— А почему бы и нет?
— Ну, ты можешь себе представить, как оглядываешься на свою жизнь и в списке достижений указываешь «замечательный отец»? Если бы тебя кто-то спросил, чем ты больше всего гордишься, что бы ты сказал? Что вырастил троих детей, или что ты директор большой винной фирмы? Неужели ты не понимаешь? Мужчины самоопределяются через работу, так почему не женщины? Мы не относимся к другому виду, который меньшего ждет от жизни, по-другому все ощущает и хочет ограничиться только малым. Я воспринимаю семью так же, как и ты, — я вас всех обожаю, но вы не определяете то, кто я есть.
