– Вот видишь, ты тоже это чувствуешь.
– Я тоже тоскую по домашнему уюту. Но все-таки согласен с Борисом, надо идти.
– Доверяешь ему?
– Выбора нет. Даже если какие-то подозрения, страхи, они не имеют смысла. Арх не подарит проводника лучше. А Борис… Нам с ним повезло фантастически. Если б не он, давно бы рассеялись по Руинам в этих кошмарных пищевых звеньях.
– Но рассказы о Колыбели, о городах…
– Тебе ведь слушать нравится, – улыбнулся я.
– Да, – улыбнулась Катя в ответ. – Настроение поднимает, вселяет надежду. Но…
Уголки ее губ опустились, взгляд погружается в иное измерение, а человечек ее пальцев отмеряет шажки по моему плечу медленнее.
– Чем дальше, – наконец, оформляет в слова, – тем труднее верить. Дни идут, а мы не встретили ни города, ни даже селения. Рассказы Бориса все больше воспринимаются как садизм, будто ему нравится пытать несбыточными мечтами. Уже давно хочу спросить его прямо, не водит ли за нос, и лишь то, о чем ты сказал, – что лучше Бориса никого не будет, – останавливает.
– Борис друг, – убеждаю мягко, хотя в душе разделяю Катины сомнения, но коли приручил зверька, будь добр заботится. Приходится внушать веру в светлое будущее. – Взгляни на факты. Кем мы были – и кем стали. И все благодаря Борису. Могла ли ты подумать, что будешь рассекать рычунов саблей налево-направо? Или что будешь одним выстрелом из «Беретты» валить бронтеру с огромного расстояния?
Катя хихикнула. Я решил добить:
– Или что будем ночевать вот так преспокойно в брюхе корижора?
А ночуем и впрямь в брюхе оного. Корижор старый, доживает свой век, а то и тысячелетие. Концы сомкнулись только наполовину, шипы дергаются друг к другу, но пересечься сил не хватает, это и дало возможность влезть внутрь, раздвигая жгучие от кислоты пики как крапивную рощу, закутавшись в тряпки. Корижор экзотической формы – не один прямой коридор, а два поперечных, по половике от каждого, как буква «г». Внутри много перешейков, где иглы тоже не могут сомкнуться до конца, между этими горловинами плоть превратилась из маскировочной формы не до конца, а два участка столь древние, что так и остались прямоугольными проходами из каменных плит. В этих проходах мы и заночевали, я и Катя здесь, а Борис за поворотом.
– Да уж, заниматься сексом в брюхе гигантского монстра, – посмеялась Катя. – Звучит просто бррр!
– Как в сказке. Слопал дракон мальчика с девочкой, а они в животе стали жить-поживать.
– Ну, жить тут вряд ли получится, до утра бы дотянуть – и то хлеб.
Что верно, то верно. Шипы не перестают порываться навстречу друг к другу, повинуясь рефлексу, рецепторы кричат корижору: внутри свежее ходячее мясо! Но старость, как говорится, не радость. Через рощу шипов теперь и ребенок пройдет без особого риска. Но твари Руин обходят умирающего гиганта стороной, ими движут грубые, но эффективные, как лом, программы под названием инстинкты, и программа «выжить» диктует осторожность сверх меры.
– Знаешь, – говорю, – есть научно доказанный и широко применяемый на практике метод дотягивания до утра с приятным отвлекающим эффектом…
Катя, закусив губу, рывком забралась на меня, на лицо мне хлынули черные волосы.
– И что за метод, коллега? Изложите, пожалуйста, пункт за пунктом.
– Давайте лучше продемонстрирую наглядно.
Демонстрация измотала, не после каждого монстра так устаешь, однако побочка такого измота весьма и весьма доставляет. И засыпать легче.
Засыпая, мечтаю о солнце. Увидеть мягкие золотые лучи рассвета, медный или малиновый закат, пройтись по лесу, почувствовать кожей щекотку травы и листьев, услышать их шелест, пение птиц, промокнуть от росы, вдохнуть ароматы полевых цветов, свежей зеленой мякоти… и не отводить взгляд от солнца в облачных перинах. Если не солнце, то хотя бы его младшую сестренку, что озаряет небо ночью…
Разбудил Катин плач.
Лежит на боку, спиной ко мне, плечи трясутся, тихие хныки.
Снова агония.
Вздыхаю сочувственно, прижимаю к себе и, закрыв глаза, мягко дышу в затылок, перед внутренним взором морской берег, песок и вода окрашены в золото, волны ласково лижут берег в ритме моего дыхания, оно шумит словно эти волны.
Такие приступы иногда случаются, то с Катей, то со мной. Фантомные боли. Но болит не отрубленная конечность, а отрубленное прошлое из родного мира. Не исключено, что и Борис подвержен, но гораздо реже, все-таки иммунитет матерого руинца, но застать Бориса в момент агонии не удавалось ни разу.
Хорошо, что проходит быстро. Лучше не кидаться утешать, иначе истерика усилится, а молча обнять и помолчать вместе, пройдет само, тогда и утешать.
Впрочем, сейчас утешать не пришлось. Плач стих, плечи трястись перестали. Приподнимаю голову, вижу, что Катя уснула, красный носик сопит мирно, пленки слез испаряются.
Возвращаю голову на плащ, в нагретую ложбинку.
Как бы хорошо в Руинах ни освоились, не излечить тоску по тому, что потеряли навсегда. Не умрет желание вернуться. Быть может, оно и толкает осваиваться?
Вместо ответа пришло забвение, растворило как сок утилитки, чему я был рад.
Когда проснулись, корижор уже мертвый: шипы не дергаются.
Стоим за его пределами, смотрим на замершее кольцо шипов, блестящих от слизи.
– Что теперь будет с этой тушей? – спросил я.
– Сожрут падальщики, – ответил Борис. – Скоро налетят со всех Руин, не будем задерживаться.
Мы отправились в путь. Я спросил Бориса:
– А куски, что остались камнями? Что будет с ними?
– Сохранятся. Будет дырявый туннель. Как раз в стиле Руин.
– Там еще были плиты, что начали превращаться в плоть, но так и не превратились. Мясная часть сгниет, а каменная останется?
– Да, будет плита, только рыхлая, в щербинах, трещинах… Как древняя.
– Теперь ясно, – говорю, – почему тут все старое. Сплошь развалины…
Долго продвигаемся по полю рухнувших коридоров, учимся порхать с камня на камень, часто падаем и ловим друг друга, обломки высокие и острые, напоминает переход через скалистую местность. Над нами два-четыре этажа пустоты, высота то и дело меняется. Эти этажи теперь у нас под подошвами. Дважды натыкались на нервода, но успевали отпрыгнуть раньше, чем он вспарывал слой обвала. Интервал между первым и вторым нерводами был весьма короткий, скорее всего, молодые отростки одного большого нервода, он где-то глубоко. Похоже, как и оставленный нами корижор, старый, не может пробиться из-под обломков весь.
Проходим мимо прудов с серой густой жижей, та пузырится внутри короны береговых обломков. Пруды встречаются часто, как лужи после дождя.
– Молодые серны, – объяснил Борис. – Не бойтесь, щупальца у них короткие, охотятся на мелочь вроде смышей, гидрокрыс, цепезмей и так далее.
