– Не злись, я быстро.
– А вот это уж точно из области фантазии.
Арина пошла в гостиную и взяла трубку.
– Привет!
Олег угадал, это была Вера.
– Ты не могла пораньше?
– Не могла. Я ношусь как сумасшедшая целый день – ты же меня бросила на произвол судьбы. А вечером, в отличие от тебя, мне надо семейство кормить. Мой Михаил, если я ему зеленых листочков на тарелку сыпану, меня убьет и будет прав. Это только твой муж, долготерпеливый, может по вечерам салатами обходиться. А может, ты ему уже и этого не даешь? Баночкой йогурта обходитесь?
– А вот и не угадала! Мы баранину на ужин ели!
– Не может того быть! А… Постой! Поняла! Это твой разлюбезный муженек сподобился. Видно, так оголодал, бедняга, что ужин сварганил. Угадала?
– Ты зачем звонишь, тебе мало своего семейства юмор оттачивать?
– Ладно, надо же тебя в форме держать. А то мы давно не виделись, отвыкнешь от меня.
– Мы не виделись шесть дней, а для точности шесть дней восемь часов. За это время я от тебя еще не успела отвыкнуть. Поэтому и терплю твои шуточки.
– Как ты там? Как дела в твоей комиссии?
– Только не говори, что ты позвонила на ночь глядя узнать, как у меня дела на работе!
– Ну знаешь что! Я действительно волнуюсь, как ты там? Жива ли? Не подхватила ли какого заболевания? Олег вон говорит, что в тебя вселился бес кладоискательства. Целыми ночами бродишь под дланью железного кентавра.
– Ты опять за свое! – уже всерьез рассердилась Арина. – Я вешаю трубку.
– Подожди, подожди. Скажи, а у вас в ООН спиртное в барах с какого часа продают?
– Понятия не имею. Во всяком случае, в кафетерии на обед можно взять вино.
– А обед во сколько начинается?
– Ну, это для кого как. Те, кто в семь начинает, уже в одиннадцать идут…
Арина не успела договорить, как Вера вдруг смачно расхохоталась.
– Ой, умираю, честное слово, не нарочно. Живете прямо по-ленински, вернее по-кентаврски.
– Ты чего?
– Ну как же! К юбилею Ленина выпустили серебряный рубль. Там Ленин был изображен, как всегда, с вытянутой рукой. Ну, народ и стал острить, что у нас водку начинают продавать, как велел великий вождь, в одиннадцать часов!
– Я не поняла, почему в одиннадцать?
– Вспомни монету! Если прикинуть, куда рука указывает, то на циферблате – это как раз одиннадцать часов.
– Надо будет в ООН это рассказать, – Арина, поняв, в чем дело, тоже рассмеялась. – Надо же, живем по-кентаврски, это круто, как теперь любят выражаться.
– А теперь все-таки расскажи, как ты там?
– Вер, я по телефону не очень хочу объясняться.
– Ты чего? Заразилась маниакальной осторожностью?
– Знаешь, с кем поведешься, от того и наберешься. – Говоря это, Арина вспомнила Кондратовича. – Но это действительно не телефонный разговор. Давай встретимся в субботу или в воскресенье. Поехали ирисы смотреть в Вюльранс? Сейчас самая пора.
– Не могу, дел много.
– Ну на худой конец, поближе можно. В парк О-Вив. Там сейчас рододендроны цветут. Это же совсем рядом с тобой. Погуляем, поговорим.
– Ариш, я бы с удовольствием, но, правда, не могу. У меня сейчас запарка. Эту неделю группа была, а завтра новая группа приезжает. Я уж теперь и не рада, что мы с тобой этот райский тур придумали. Народу повалило – прорва. Кстати, а как там наши изгнанники поживают? Изгнанника в ООН не приглядела? – хихикнула Вера. – Ты же у нас глазастая.
– Полно! Я тебе трех изгнанников накопала. Не отходя от кассы, то бишь не выходя из ООН. Ревийо, семейство Дюваль, Строганов со своей княгиней. Можно и о Толстом рассказать, он там бывал.
– Жаль, ты раньше мне не сказала. Я как раз на днях к вам в ООН группу водила. Провела по зданию, потом в парке погуляли.
– А до шале дошли? Его, кстати, можно и в тур по изгнанникам включить.
– Шале я знаю, но скажи мне на милость, при чем здесь изгнанники?
– Бедное шале взяли в деревне Монбовон и перевезли бог знает куда. По сути, изгнали из родных мест.
– Не занимайся демагогией!
– А разве шале само захотело перебраться в Женеву? Нет. Значит – изгнанник. Никаких сомнений.
– Демагог! – уже не с осуждением, а с восхищением произнесла Вера. – А как оно, хоть ничего?
– Просто прелесть. Черное, черное и все кружевное.
– Уговорила. Поведу. А то, честно говоря, от ооновских памятников я просто в ужасе. Те, что наши подарили – кентавр и стела, – еще ничего, а другие – бог знает что понаста вили: немцы – не то мачты, не то флагштоки водрузили. С длиннющим названием, которое невозможно запомнить. По замыслу скульптора это сооружение должно олицетворять трубы крематориев в концлагерях. А рядом – еще почище. Какая-то нелепая арка.
– А что за арка?
– Да из красного кирпича, она рядом с флагштоками.
– А я думала – это что-то вроде склада, для инвентаря садовников. Еще удивилась, что он не закрывается и без дверей.
– Так вот, милочка, да будет тебе известно, что это тоже памятник. Подарен датским скульптором и называется «Башня одиночества» или что-то в этом роде. Нужно войти внутрь, встать и медитировать. И снизойдет на вас ооновская благодать… – Вера рассмеялась своей же шутке. – Ты меня слышишь? Куда ты делась?
– Да, да, я слушаю, – что было неправдой, мысли Арины были далеко, снова в парке ООН. – Отпусти меня спать, я устала! – вторая часть заявления соответствовала действительности.
– Иди, иди, и Олегу от меня привет.
– А ты своим. Спокойной ночи.
Арина повесила трубку и пошла обратно на террасу. Когда она подошла к мужу, то увидела, что Олег тихо посапывает в кресле. Арина дотронулась до его плеча.
– Олежка.
– А… Это называется быстро закончим. Я уже задремал. – Олег открыл глаза. – Я пошел спать. И ты давай ложись. Уже половина первого. Завтра ведь опять стенать будешь.
– Завтра воскресенье…
– Ах да, я и забыл. Надеюсь, хоть завтра ты дома посидишь.
Арина ничего не ответила. Зачем расстраивать человека раньше времени.
На следующий вечер, дождавшись, когда стемнеет, Арина опять отправилась в ООН. Олег уже не сопротивлялся, лишь попросил предупредить его, если на сей раз она решит заночевать там, на могилке. Ни он, ни Арина не подозревали, насколько он был близок к истине.
– Что вы здесь делаете?
От этого окрика Арина вздрогнула, выронила из рук фонарь и, споткнувшись о воткнутую в гравий лопату, растянулась на земле. Она так увлеклась поисками, что не заметила подъехавшей патрульной машины. Не найдя ничего под первым памятником – высокими металлическими мачтами, – она принялась за поиски в небольшом сооружении из красного кирпича, похожем на беседку, внутри которого был насыпан мелкий гравий. Она успела копнуть лишь пару раз, как в нее уперся яркий свет фар. На ее беду, беседка находилась очень близко от дороги, и проезжавший патруль заметил ее.
