– Гаврош, если ты выиграешь у Монмартика, мы переименуем тебя в Жанну д’Арк!
Надя, чуть более бледная, чем обычно, стояла напротив Монмартика, поигрывая рапирой. Гарик, в это время занятый прилаживанием своего листа папоротника к отобранной у Лошадинова шляпе, заметил как бы про себя:
– Поглядите, до чего Гаврошу хочется расцеловать «королеву». Какая трогательная любовь. О, слепец, как я раньше этого не видел…
Он надел шляпу и хотел было подняться с земли, но, слава богу, не успел. Гаврош резко обернулась к нему, и клинок рапиры просвистел над самой его головой. Гарик с заметным опозданием осел опять на землю, и срезанный лист только что с таким трудом закрепленного папоротника спланировал рядом. А Гаврош уже вновь развернулась к Монмартику и, поигрывая пальцами по эфесу выжидающе глядела на него, прищурив по-кошачьи серо-зеленые глаза.
Женька выдержал взгляд и, расправив нарисованные усы, воткнул клинок в землю:
– Это невозможно, мадмуазель. Я никогда не стану сражаться против дамы.
– Вы трусите, сударь!
– Нет, сударыня.
Он сказал это просто без рисовки.
– Да какая это дама? Это же Гаврош! – крикнул Громила.
– Если рыцарь не принимает вызов, он считается побежденным и выбывает из турнира, – Макс пытался расшевелить Монмартика.
Уж больно хотелось посмотреть на это необычное состязание. Но Женька уперся:
– Как вам будет угодно, – и отошел от воткнутой в землю укоризненно покачивающейся рапиры.
Маша не узнавала его, не могла поверить, что он вот так легко сдастся, отдаст то право, за которое он только что так яростно, так здорово дрался. А может быть, она все еще его не знала?..
Гарик, наконец, поднялся и подошел к Гаврошу:
– Ну ладно, Жанна д’Арк, сдавай оружие, – и потянулся к ее рапире.
Гаврош ударила его по руке и, на всякий случай, отскочила в сторону, спрятав рапиру за спиной:
– Не протягивай руки! С какой стати? Я никому еще не проиграла. Если Монмартик отказывается драться, забирай рапиру у него. Дерись со мной.
– Я с тобой подерусь. Потом… Если захочешь. Сначала у меня поединок с Монмартиком. Хватит, Гаврош. Кончай тянуть время.
– Победишь меня – отдам. Только тебе слабо.
– Да я у тебя и так отберу.
Гарик бросился за Надей, но та укрылась за Максимкиным столом. Несколько забегов показали всю бесполезность круговых гонок, если б на помощь Гарику неожиданно не пришел Громила. Когда Надя пробегала мимо него, он перехватил ее сзади за талию. Но Гаврош была уже неудержима. Она ударила рукояткой рапиры Громиле по пальцам, и тот, охнув, отдернул руки. Обретя свободу, Гаврош рванулась к ближайшей яблоне и, обхватив ствол, зажала рапиру. Гарик попытался вытащить рапиру, Сашка с Лошаком старались взломать замок из сцепленных пальцев, но она держалась, огрызаясь и норовя вцепиться зубами в кого-нибудь из нападавших. Ребята совсем осатанели, напрочь забыв, что перед ними все-таки девчонка. Впрочем, об этом забыли уже давно и вспоминали разве что на 8 Марта. Во все остальные времена она была всего лишь Гаврошем: «Гаврош заходил, взял мяч. Теперь он, наверное, в саду с ребятами в футбол гоняет».
– Надя! Ребята! Остановитесь! Вы слишком увлеклись.
Но Наташкин призыв остался неуслышанным. Никто не собирался уступать.
Монмартик решительно приблизился к месту схватки:
– Надюша!
Гаврош, только что до дыры прокусившая Громиле куртку, теперь резко и также агрессивно повернула лицо в Женькину сторону, и в следующее мгновение Монмартик звонко чмокнул ее в приоткрытые, ничего подобного не ожидавшие губы. Реакция последовала мгновенно: Гаврош выпустила рапиру и хлопнула Монмартика по щеке. Она стояла растерянная, испуганно глядя на Женьку, а тот вдруг заразительно рассмеялся. Надя оглянулась на веселящихся вокруг ребят, провела ладонью по Женькиной щеке и невнятно пробормотала:
– Извини. Не больно?..
Потом она развернулась и, загадочно улыбаясь чему-то своему, пошла к девчонкам, потирая запястья. Затем остановилась, обернулась к Громиле, передающему освобожденную рапиру Гарику, и постучала пальцем по лбу:
– Железный дровосек.
Смеялись все, кроме Маши. Лицо ее превратилось в окаменевшую маску, и Женька, оглянувшись, поймал на себе ее мрачный, застывший взгляд. Он сделал попытку улыбнуться, извиняясь за свою выходку, но не встретил ответной реакции. Маша бы никогда не поверила, что Надя оказалась случайно в этой роли. Монмартик направился было к ней, но Маша демонстративно отвернулась. Ей недоставало сейчас только объяснений.
Когда Гаврош подошла, Маша увидела начинающие уже проступать бордово-фиолетовые синяки на ее узеньких, совсем не мальчишечьих запястьях. Маша достала носовой платок и, окунув его в леденящую прозрачность дождевой собранной в чане воды, протянула Наде. Та посмотрела с удивлением и зло огрызнулась:
– Да отстаньте вы все от меня. Телячьи нежности, – и отстранилась, засовывая руки поглубже в карманы. Но в ее резком голосе Маше послышались слезы, которых не было на глазах.
– Монмартик, ты будешь драться?
Женька с трудом оторвался от каких-то своих мыслей, посмотрел на обратившегося к нему Гарика и машинально вытащил из земли рапиру. Маша заметила, что он дрожит, продуваемый в своем тонком свитере неприветливым ноябрьским ветром, – и лицо его уже не светится вдохновенно изнутри и выглядит устало и рассредоточенно. Он ощупал правый локоть и вышел на позицию перед Гариком.
– Все! Турнир окончен, – Маша подняла вверх руку, показывая, что останавливает состязания.
– Ну, нет. Он сейчас только по-настоящему начинается, – и Гарик отбросил в сторону телогрейку вместе с фехтовальной маской. – Мы будем драться на равных.
Олька выскочила вперед:
– Ребята, не надо так… Так не надо… Вы же пораните друг друга. Смотри, Женя, у тебя шпага обломанная, острая… – она волновалась и торопилась помешать этому новому поединку.
Монмартик слегка обнял ее за плечи и отвел к девчонкам, наклонившись к ней и тихо успокаивая:
– Ничего, Олечка, мы осторожненько, чтобы шкурку не попортить.
– Прекратите, или я уйду! – приказала Маша, но так и не смогла сдвинуться с места.
Когда они рванулись навстречу, Маше в первый миг показалось, что сейчас Гарик и Женька убьют друг друга, и ей стало не просто страшно – она оцепенела. Но в то же время она поймала себя на мысли, что испугалась только за Женю. «Ну и что ж, – оправдывалась она сама перед собой. – Это естественно». Гарик казался ей непробиваемым, а Женя в одном пушисто-голубом шерстяном свитере выглядел таким беззащитным перед длинной вседостающей Гариковой рапирой. Маша уже кляла и ругала себя, что допустила этот глупый, дурацкий турнир, и уже не могла понять, что не позволило ей сейчас остановить, запретить это безумие. Но, следя, как неуловимыми движениями обломанный клинок отбрасывает рапиру и та бессмысленно вонзается в воздух, Маша замирала и боялась не только крикнуть – пошевелиться, вздохнуть.
