Здесь меня можно узнать по противогазу
Закончились «караязы» большой автоматной стрельбой. Не знаю, почему так получилось, но я оказался в том самом оцеплении, только завершилось оно не сбором «арбузной» дани, а форменным хулиганством. Когда гаубицы свое отработали, оцепление сняли, но в лагерь мы не поехали. Командир третьего дивизиона майор Носов сообщил, что нам, оказывается, надо расстрелять несколько ящиков патронов. Разве можно было отказаться от такого развлечения? Причем не знаю даже, кто больше радовался: мы или офицеры. Стреляли по подброшенным в воздух бутылкам, и одиночными, и очередями. Потом стали стрелять по шиферу, оказывается, если правильно в него попасть, так чтобы пуля пробила лист насквозь, а не разнесла его на куски, то получится очень смешной «вжикающий» звук. Настрелялся я тогда от души, даже руки дрожали…
«В прошедшие дни у нас были отменены увольнения, отпуска и пр. Все – из-за Карабаха. В Тбилиси 26 марта был введен комендантский час, в Сумгаите и Степанакерте улицы патрулировались танками. Грузинское телевидение показывает абсолютно обалденные программы, чтобы люди сидели дома и не выходили на улицы. Для привлечения масс к экранам телевизоров у нас сейчас крутят такие эстрадные программы, что, наверно, и в Прибалтике такого не видят. Но главный козырь сделан на рубрику «Видео, видео», в которой показывают всякую всячину, записываемую на видеокассеты. Начали они с фильмов «Кобра» со Сталлоне и «Коммандо» со Шварценеггером. Так что, представляете, какая у меня теперь служба!? Спать некогда. 30.03.1988 г.»
Тридцатого марта вышел очередной приказ. Министр обороны отправлял домой отслуживших и призывал в армию новобранцев. Следующий приказ уже означал бы, что моя служба закончена! Понятно, что тридцать первого никто из полка не уехал, и не приехал на смену, но ценность приказов заключалась в их символике. Они придавали некую упорядоченность жизни, возвращали в нее ускользавший порой смысл.
А этого ощущения начинало заметно не хватать. Армяно-азербайджанское противостояние подбросило дровишек в другой костер. Уже в самой Грузии начались митинги с требованиями поставить на место абхазов, почему-то не желавших жить вместе с грузинами. Это была история запутанная и запущенная не меньше, чем армяно-азербайджанская. Разве что инкубационный период длился подольше. Абхазов в полку служило всего несколько человек, и вели они себя тише воды, ниже травы. Поэтому грузины все чаще начинали вымещать гнев на азербайджанцах. Не знаю почему, возможно, руководствуясь религиозными критериями. Хотя «вымещение гнева» – это довольно сильное преувеличение. Обычно все сводилось к долгим и громким крикам на стадионе. Грузинская стенка наскакивала грудью на стенку азербайджанцев, изрыгала проклятия и угрозы, те отвечали, дело доходило до срывания ремней с намерением размозжить голову противника пряжкой, но тут появлялся кто-нибудь из офицеров и все успокаивались.
Тем не менее русским и украинским новобранцам можно было только посочувствовать. Все говорило о том, что их служба будет здорово отличаться от нашей. И не в лучшую сторону.
Но в целом в полку все обходилось без серьезных инцидентов. Новшество грузинского телевидения пришлось по душе. По ночам все, кто мог, собирались у имевшихся телевизоров и смотрели голливудские боевики. Программу «Видео, видео» вел тот же самый, похожий на Шеварднадзе, дядька, который раньше рассказывал о фильмах в «Иллюзионе». Теперь «Иллюзион» с его архивными лентами закрыли и стали показывать кино посвежее, побрутальнее и, честно говоря, попроще. Хотя в «Видео» показали, например, и «Крестных отцов». Их на тот момент вышло еще два, но сам факт демонстрации по телевизору производил, как говорится, «эффект разорвавшейся бомбы». Еще совсем недавно за просмотр «Крестного отца» можно было схлопотать срок за распространение порнографии. Но времена стояли такие, что про порнографию никто и не думал, проблемы назрели более существенные. Смешно, но грузины в то же самое время заботились о соблюдении авторских прав. Своеобразно, конечно, но – факт остается фактом. «Видео, видео» называлось программой, демонстрирующей «фрагменты из фильмов»! На самом деле картины показывали целиком, только через каждые минут двадцать следовала пауза, появлялся этот дядька-ведущий, лопотал что-то по-грузински, и показ возобновлялся. Кто после этого мог сказать, что фильм не был «разделен на фрагменты»?
Еще все стали больше и чаще пить. Вино стоило три рубля за трехлитровую банку. Мы, правда, редко расплачивались деньгами, с бензином проблем не существовало. В ВМО традиция «украинизации» службы ГСМ сохранилась, и теперь главным нашим поставщиком работал Толик Хват, из Коростеня. Коростенцев в полку вдруг стало много, с учетом вновь прибывших, десятка три! В каком-то смысле наша компания получила подкрепление. Молодежь держалась чуть настороженно, лишнего себе не позволяла. Зато мы гудели на полную громкость. Удивительно, как я ни разу не попался никому из начальников в пьяном виде?! Помню, хотя и смутно, однажды я так напился, что уже ночью, находясь в казарме, понял: мне срочно нужно привести себя в порядок. Напомню, туалетов в казармах не было, как и умывальников. Нужно было выходить на улицу и отправляться облегчиться – налево, умыться – направо. Но я просто не мог встать!
На помощь пришел трогательный в своей заботе Тедеша. Взвалив меня на плечи, он вытащил мою бесчувственную тушку на улицу и принял единственно верное решение – повернул направо. До умывальников он меня не донес, я радостно проблевался на полпути, в кустиках напротив входа в вертолетную казарму. Алан потом мне рассказал, что за процессом наблюдал дежурный капитан вертолетчиков. Он стоял у дверей и курил, внимательно следя, чтобы мы не перешли незримую границу и я не начал бы гадить на территории соседней части. Офицер был правильный, поэтому ему и в голову не пришло сообщать нашим командирам, что один из сержантов этой ночью десять минут «метал харчи» под его окнами.
Мы, конечно, в подобных ситуациях с офицерами поступали точно так же. Однажды, это было еще при Дьяконове, начальник разведки, майор Павлов, сильно перебрал. Положение усугублялось тем, что дело происходило в середине дня. Майора следовало как-то изолировать, иначе ему бы здорово влетело от командира полка. Сначала Павлова транспортировали к связистам. Но оказалось, что это не лучший вариант. Как настоящий разведчик, очнувшись в странном замкнутом помещении, Владимир Николаевич начал искать пути к спасению. Он стал молотить кулаками в дверь и орать дурным голосом. Часовой первого поста, который не застал момент погрузки майора в каморку связистов, находившуюся прямо у него за спиной, не на шутку перепугался. Совместными усилиями майора Павлова втащили обратно на второй этаж и сгрузили под стол в моем кабинете. Там он и забылся сладким сном. Часа через полтора в кабинет вошли начальник штаба и замполит.
– Как он? – спросил Дьяконов.
– Вроде нормально, – ответил я. Все это время я работал над очередной табличкой, поэтому майор Павлов мне мешал, ибо я все время задевал его ногами. Подполковник Лепченко внимательно смотрел на Павлова. У замполита глаза были чуть навыкате, отчего его взгляд приобретал какую-то дополнительную внимательность.
