– Ну, что ж, спасибо вам, Холт. Благодарю за то, что уделили нам время, – сказал тот с невеселой улыбкой.
Хозяин дома продолжал сидеть в своем кресле. На его лице было написано истинное удовольствие, и он долго тряс руку Балантайна, прежде чем отпустил ее. Глаза его горели.
– Спасибо вам, генерал, – произнес он с глубоким чувством. – Здорово, что вы навестили меня.
Выйдя на улицу, Шарлотта повернулась к Брэндону в надежде увидеть на его лице облегчение.
– Ну, вот и доказательство! – сказала она ликующим голосом. – Мистер Холт был там. Он может разнести любое обвинение на куски.
– Нет, не может, моя дорогая, – тихо ответил Балантайн. Ему было так трудно справиться со своими эмоциями, что он предпочел не смотреть на идущую рядом женщину. – В Магдале мы не потеряли ни одного человека. За всю кампанию наши потери составили два человека убитыми. Было не так уж мало раненых, но только двое убитых.
– Но вонь! Он ведь запомнил ее! – Шарлотта была сконфужена, но все-таки пыталась спорить с генералом.
– Абиссинцы… Семьсот под Ароги, и Бог знает сколько под Магдалой. Эти дикари брали своих раненых за руки и за ноги, раскачивали и перебрасывали их через стены. Страшнее я в своей жизни ничего не видел.
– Но Холт же с-сказал… – От волнения Шарлотта даже стала заикаться.
– Бедняга сошел с ума. – Генерал шел очень быстро и был еще более напряженным, чем обычно. – Иногда он что-то понимает. Я думаю, что когда я ушел, он действительно меня вспомнил. Просто он почти все время очень одинок… и ему хотелось сделать нам приятное. – Балантайн смотрел прямо перед собой, и на его лице опять была боль. Говорить ему было трудно, и Шарлотта понимала, что больно этому человеку не за себя. Ужас неудачи он почувствует позже.
Миссис Питт никак не могла решить, примет ли ее друг за вторжение в его личное пространство, если она до него дотронется. Генерал пошел еще быстрее, и ей пришлось приподнять юбки и почти бежать, чтобы не отстать от своего спутника. Однако он, казалось, не замечал этого. Так Шарлотта и шла бок о бок со старым солдатом, молча и иногда переходя на бег. Она ничего не могла предложить ему, кроме своей преданности.
Изучение жизни Альберта Коула занимало все время Телмана. Начал он с покупки на Линкольнз-Инн-филдз пары шнурков: нашел угол, на котором обычно стоял Коул, и обнаружил, что его место уже занято худощавым человеком с очень длинным носом и веселой улыбкой.
– Интересуетесь шнурками, сэр? – Он протянул Сэмюэлю пару. Руки у него были на удивление чистыми.
Полицейский взял шнурки и стал внимательно их рассматривать.
– Лучше не сыщете, – заверил его продавец.
– А ты берешь их в том же месте, где брал парень, который торговал здесь до тебя? – небрежно задал вопрос инспектор.
Мужчина заколебался, пытаясь угадать, какого ответа от него ждут: догадаться об этом по лицу Телмана было невозможно.
– Ну да, – ответил наконец продавец.
– А у кого именно?
– А вы покупайте их у меня, начальник. Лучших не сыщете во всем Лондоне.
– И все-таки я хочу знать, где ты их берешь, – повторил полицейский, протягивая деньги. – Государственное дело.
– Я их не крал! – побледнел его собеседник.
– Я это знаю. Просто хочу знать все про Альберта Коула, который торговал на этом углу до тебя.
– Это о том, которого прибили?
– Да. Ты его знал?
– Немного, поэтому и получил эту делянку, сэр. Бедняга… Был неплохим парнем. Как и любой солдат. Подстрелили его где-то в Африке или что-то в этом роде. Не знаю, кой черт понес его на Бедфорд-сквер.
– Может быть, он хотел что-нибудь стянуть? – серьезно предположил инспектор.
– Просим прощения, сэр, но вам бы не надо так говорить, ежели доказать не можете. Альберт Коул был честняга, который воевал за Родину и Королеву. Надеюсь, что вы найдете гада, который раскроил ему черепушку.
– Обязательно, – пообещал Телман. – Так где же ты берешь шнурки?..
Следующим его собеседником стал оптовый продавец этого нехитрого товара.
– Хороший парень, – сказал он, когда инспектор разыскал его, и печально покачал головой. – В Лондоне неспокойно. Когда правильного парня, который никому ничего не делает, мочат просто так на улице, значит, полиция совсем мышей не ловит.
– У него когда-нибудь были денежные затруднения? – Сэмюэль предпочел пропустить критику мимо ушей.
– Еще бы! У любого, кто торгует шнурками на углах, есть денежные затруднения, – сухо прокомментировал торговец. – Вы же за зарплату пашете, ну? Или просто жизни радуетесь, а, мистер?
Полицейский с трудом сдержался. Он подумал о своем отце, который уходил из их двух комнат в Биллингсгейте в пять утра и весь день работал грузчиком, ворочая бочки и коробки на рыбном рынке. А вечером он подменял своего приятеля и становился кучером двуколки, очень часто до самой полуночи в любую погоду и в любое время года: и летом, когда улицы были забиты экипажами и повозками всех видов, а воздух был пропитан запахом конского навоза, и осенью, когда дожди переполняли сточные канавы так, что мусор и нечистоты выплескивались на мостовую, а мокрые булыжники блестели в свете фонарей, и зимой, когда ветер резал кожу, а копыта лошадей становились скользкими от льда. Даже лондонские туманы не могли заставить его пропустить хотя бы день.
– У меня нет ничего, кроме того, что я зарабатываю, – звенящим голосом ответил Телман. – А мой па мог бы поучить тебя, что значит «работать».
Оптовик отступил, испугавшись не слов инспектора, а той ярости, с которой он опрометчиво произнес их. Телман расслабился. Наверное, он никогда не сможет этого забыть. Полицейский все еще видел мысленным взором лицо своего отца: изможденное, замерзшее, загнанное… Телман-старший слишком уставал, чтобы что-нибудь съесть перед сном, да и сразу заснуть ему удавалось не всегда. В семье было 14 детей, 8 из которых выжили. Мать Сэмюэля целыми днями мыла и готовила, стирала и убирала, скребла и таскала ведра с водой, делала мыло из щелочи и поташа, а ночи проводила у постели больных детей или больных соседей. Она подготавливала мертвых к похоронам, и, к сожалению, ей часто приходилось делать это и со своими близкими.
Большинство людей, с которыми теперь приходилось работать инспектору, понятия не имели, что значит настоящая нищета, измождение и голод: они только думали, что знают это. А другие, вроде генерала Брэндона Балантайна, с их купленными карьерами, жили вообще в другом мире, как будто только они были людьми, а Телмана и ему подобных считали низшими существами. Они больше уважали своих лошадей… только подумать, гораздо больше! И жили-то эти лошади гораздо лучше многих людей: теплые стойла, хорошая еда и ласковое слово перед сном…
К сожалению, испуганный продавец так и не смог рассказать полицейскому ничего интересного про жизнь Альберта Коула – кроме того, что парень был абсолютно честен во всех своих сделках и работал не больше и не меньше других торговцев на улице, пропуская только несколько дней в году по болезни. То есть так было до момента его исчезновения, за полтора дня до того, как его тело было найдено на Бедфорд-сквер. И нет, у оптовика не было никаких идей, почему Коул там оказался.
