— Прихватило, — просипел он. — В кармане нитроглицерин. Дай!
Леру всю затрясло, как в лихорадке, нижняя челюсть билась о верхние зубы и громко, противно стучала. Дрожащими непослушными пальцами она достала из полушубка флакончик и, рассыпая мелкие таблетки, забросила сразу три штуки ему в рот.
— Ты что, умирать собрался? — всхлипывая, прошептала Лера. — Не надо, прошу!..
Павел Александрович помолчал, рассасывая таблетки. Его обезумевшие от боли глаза остановились на ней, как бы обретя наконец точку опоры.
— Не боись, еще поживу! Только помоги дойти до дома, от земли холодом тянет. Еще простыну.
— А вдруг тебе нельзя двигаться?
— Можно. Можно.
— Давай я лучше «Скорую» вызову.
— Говорить трудно, — сквозь сжатые от боли зубы прохрипел кум. — Какая «Скорая»? У нас же Саша… Помоги встать. — И он, тяжело опираясь на правую руку, стал неуверенно подниматься. Лера подставила ему плечо, и они медленно поплелись к дому.
Гудок клаксона заставил их вздрогнуть: Паншин проявлял нетерпение. С трудом они поднялись на крыльцо и вошли в дом. Диван, обитый флоком, принял в свои объятия грузное тело.
— Сделай мне укол. Дибазол, что ли?
— Я сейчас. Сейчас! — засуетилась Лера. Она нашла в аптечке лекарство, шприц, смочила ватку спиртом. Кончик ампулы, треснув, проколол ей палец, она на ходу слизнула выступившую каплю крови и набрала лекарство в одноразовый шприц. В доме было тихо. На секунду она остановилась, прислушиваясь. Выстрел тетю Веру не разбудил, окна ее комнаты выходили во двор, да к тому же она наверняка напилась на ночь каких-то транквилизаторов.
Павел Александрович тяжело дышал, но глаза вроде бы стали яснее. Она помогла перевернуться ему на живот и приспустить брюки.
«Только бы рука не дрогнула, только бы не дрогнула», — слизывая катящиеся по щекам слезы, думала Лера. Она собрала в кулак остатки воли и резко вонзила иглу в ягодицу.
На улице снова прозвучал клаксон.
— Паразит, он так всех перебудит! — с гневом бормотала она, выдавливая лекарство из шприца.
— Ты езжай. Тебе нельзя долго. — Павел Александрович попытался подняться. Она остановила его попытку, упершись ему рукой в грудь.
— Езжай, Лерка! Езжай, голубка моя родная. Не помру я без тебя. Специально ждать буду. Да не дури ты! Мне уже легче. Когда вернешься, тогда и вызовешь врача. Не беспокойся. Где наша не пропадала! Поцелуй за меня Сашу. Попрощайся с ним за меня. — И он похлопал ее по руке.
— Какие у тебя холодные руки, — с беспокойством прошептала Лера. Потом прижала посиневшую от вздутых вен руку к своей щеке, чмокнула в ладонь, встала и быстро пошла к выходу.
Паншин совсем рассвирепел, казалось, еще немного — и у него изо рта брызнет слюна.
— Ты что так долго? Ментов, что ли, вызывала? Труп в моей машине… А ты, Лерочка, не забывай, что пистолетик-то твой у меня. И там твои пальчики. Пальчики, мальчики!.. Ты, девочка, сейчас крепко в говне увязла, по самое не хочу. — Он завел машину и тронулся с места.
Когда машина отъехала, Павел Александрович облегченно вздохнул. Теперь можно и умирать, хотя умирать не хотелось. Так много несделанного… Не отпускало беспокойство за Игоря, Леру. Но боль, как огромный, страшный зверь, пожирала и пожирала тело, и, наконец, сила воли оставила его, и он отдался зверю на съедение. Температура, он почувствовал, начала подниматься, и его забило, как в лихорадке.
«Нет. Я еще не все сделал», — вспыхивала, как сигнальная лампочка, мысль. Она то просвечивала сквозь боль, то снова пропадала в небытии.
«Надо хоть записку Лере оставить, как-то она без меня будет…» — мигала лампочка.
Он с трудом вытащил из кармана авторучку и на вкладыше из-под ампул дибазола стал писать корявыми буквами.
«Не верь Леве! Не давай ему денег! Он вытянет из тебя все и снова обманет. Продавай дом и уезжай. Дом больше счастья не даст. Только горе. Мои деньги под линолеумом в бане. Вам хватит. Люблю в…» И на слове «вас» ручка выпала из его ослабевшей руки и провалилась между диванных подушек. Как будто что-то щелкнуло последний раз в его сознании, и сигнальная лампочка погасла. Душа вылетела из тела, рванулась было вверх, но остановилась и, вылетев в окно, залетела на голубятню. Там она осмотрелась и присела на жердочку рядом с птицами…
Отъезжая, Лера машинально оглянулась на соседний участок, пробежала взглядом по улице — везде было темно, ни огонька. Участки у нее и соседей были огромные, рядом шумела трасса, но, по всей видимости, никто ничего не услышал. Взгляд упал на заднее сиденье. Там лежал Саша, как-то неловко скрючившись. И Лере захотелось поправить неудобно свесившуюся голову, но она тут же опомнилась и отвернулась. Машина выехала на шоссе, почти ничего было не видно, только бились, как безумные, фары о черный асфальт.
Леру стало трясти. Казалось, еще немного — и начнется истерика. Лев боком, по-птичьи поглядывал на нее, потом остановил машину, достал из аптечки таблетки и силой, сквозь крепко сжатые зубы запихнул ей в рот.
— Нам сейчас сцены твои не нужны. Возьми себя в руки. Пойдешь завтра в лес, тогда и реви, сколько влезет. Нам дело надо сделать, — сказал он таким тоном, будто ехал картошку копать. Лера невидяще смотрела вперед, ее всю колотило. Паншин за подбородок повернул ее лицо к себе и резко ударил по щеке. От неожиданности дрожь отпустила ее, она будто оплыла и бессильно растеклась по сиденью. Лев снова поехал. Около часа вез Паншин ее по трассе, по грунтовым дорогам и дорожкам. И вдруг в наступающем сером рассвете перед ней открылось огромное поле. Это была городская свалка. Ветер на открытом пространстве гонял запахи. Несло чем-то горелым и приторно-сладким. Лера огляделась. Вдали дымились мусорные кучи, а с краю, недалеко от леса, прели горы гнилых бананов. Утро почти разогнало ночную мглу, и в сером разлагающемся мареве, стоявшем над гигантской свалкой, было очень тихо.
— Приехали, — известил Лев. Движения его были собранны и четки. Спокойствие, за которым скрывалось равнодушие, в этот миг овладело им. Теперь он был уверен в своих силах. Было не до ехидства, ерничанья и злобы. Он добился того, чего хотел: Лера целиком и полностью оказалась в его руках. Паншин открыл двери, помог выйти Лере и стал вытаскивать из машины начинающий уже коченеть труп.
— Чего стоишь? Давай помогай! — незло бросил он. — Наделала дел, расхлебывай теперь за тебя. — Он залез внутрь машины и уже оттуда стал выталкивать тело наружу. Лера взяла Сашу за ноги, Лев подхватил его под мышки, и они пошли, спотыкаясь о разбитые ведра, битый кирпич, искореженную арматуру. Лера споткнулась и выпустила брючину из рук. Нога пару раз ударилась о камни и безжизненно упала. Вторая выскользнула тоже, и нижняя часть тела опустилась на мусор. Паншин с укоризной посмотрел на нее и опустил верхнюю часть. Она встала на колени и поправила свернутую набок голову. Потом достала из кармана расческу и стала приглаживать Сашины волосы. Прядки слиплись и не поддавались. Потом поправила воротничок рубашки, одернула куртку. Она еле слышно зашептала про себя какие-то слова, и Паншин наклонился над ней, прислушиваясь. Ее бормотание было похоже на причитание, так, наверное, в старину оплакивали покойника. Странные слова, устаревшие словосочетания выплескивались из нее на этом поле тлена.
