– Я следом.
Спускаясь по лестнице, Филиппов слышал под собой какую-то неясную, но при этом настойчивую возню. Что-то сопело там внизу и тонко скулило. Звуки были едва слышны, и от этого Филе стало вместе и весело, и жутко.
– Что там? – спросил он у демона, задрав голову.
– Пёсик, – ответил тот, замирая на лестнице.
– Мой пёсик?
– А чей же еще?
– Почему скулит?
– Не знаю. Наверно, соскучился.
Филя разжал руки и прыгнул вниз, рассчитывая упасть прямо на пса. Ему до судороги захотелось ощутить под собой живую мускулистую плоть, чтобы она завертелась в его руках, забилась и уже не вырвалась никуда, не убежала. Однако падение длилось намного дольше, чем он рассчитывал. Пролетев примерно минуту, он попытался вспомнить, чем занималась Алиса во время своего спуска, дабы избежать скуки, но ничего не припомнил, и стал терпеливо ждать приземления, время от времени плавно и красиво шевеля ногами, как будто плыл под водой.
– Через пятнадцать минут наш самолет совершит посадку в аэропорту города Чемукбез, – проговорил в темноте рядом с ним голос демона. – Просьба привести спинки кресел в вертикальное положение и открыть шторки иллюминаторов.
Справа от Фили в темноте засветилось круглое окошко, за которым далеко внизу мерцали огни ночных улиц.
– Нет такого города, – сказал он. – Думаю, даже слова такого нет.
– Хочешь, погуглим?
У демона, который теперь сидел слева от него в огромном кожаном кресле, на коленях образовался открытый лэптоп.
– Упс, правда нету… Может, еще что-нибудь погуглим? Тебя, например.
– Надоело.
– И то верно. По молодости даже рукоблудил не так часто… Тогда давай – «Нина»… А нет, уже не успеем. Держись.
Их обоих тряхнуло, и они оказались в длинном коридоре с низеньким потолком, освещенном тусклыми лампами. Каждая лампочка была покрашена в синий цвет, однако краска на некоторых из них облупилась, и Филя жмурился время от времени от ярких и наглых, как дворовая шпана, лучиков.
– Фигня какая-то, – бормотал у него за спиной демон пустоты, скребя ногтем облупившуюся синюю краску. – Я же вчера красил… Стой, Филя. Смотри.
Он сокрушенно качал головой, показывая Филиппову на облупившуюся лампочку.
– Ты в детстве гирлянду для елки красил?
– Нет, – ответил Филиппов. – Цветомузыку только. Лампочки для фонариков на проволоку напаял и покрасил. Маленькие такие.
– Слезала краска?
– Ну да. Нагревается же.
– Надо что-то другое придумать, – вздохнул демон.
– Может, синие сразу купить? В больницах такие бывают.
Лицо у демона просветлело.
– Неплохая идея. Вот видишь, не зря со мной пошел. Уже пригодился. Давай, двигай дальше.
Они шли по тесному коридору, и чем дальше они продвигались, тем ниже и все решительней опускался над головами у них потолок. Филя сначала горбился, потом ему пришлось наклониться, еще через полминуты он уже подгибал колени и шел в полуприседе. От этой позы ему вдруг стало смешно.
– А где мы вообще? – фыркнул он. – Бредем как эмбрионы по трубам…
– Сейчас сам увидишь.
Впереди послышались голоса. Пройдя еще метров двадцать, Филя смог наконец выпрямиться, но невольно зажмурился от яркого света. Голова его вынырнула в каком-то ящике без одной стенки, а прямо перед ним в ослепительных лучах рампы метались по сцене два человека.
– Ну как? – торжествующе шепнул демон, выныривая рядом с ним. – Заценил сюрприз?
– Это что? Суфлерская будка?
– Тише ты, – демон приложил палец к губам, а затем с любовью провел рукой по дощатой стенке. – Классика. Сейчас такого уже нигде нет. Винта-а-а-аж… Я тут лаком немного покрыл. Потрогай – знаешь как приятно… Хотя нет. Давай, начинай.
Филиппов покосился на демона.
– Что начинать?
Тот кивнул на топочущих по сцене актеров:
– Суфлируй.
Филя перевел взгляд на пару раскрасневшихся бедолаг и пожал плечами:
– Дурак, что ли? Я текста не знаю.
Демон хитро и гадко осклабился:
– Знаешь, знаешь. Передо мной хотя бы не надо прикидываться.
Филиппов действительно знал. Он понял это уже через пару реплик. Толстая, густо накрашенная тетка была Нина, а бегавший за ней от одной кулисы к другой лысоватый заморыш с наклеенными усами – это был он сам, Филя.
– Усы-то зачем? – шепнул он демону. – У меня их никогда не было.
– Неважно, – отмахнулся тот. – Режиссерское прочтение. Ты слушай внимательно. Если текст забудут – подскажешь. Смотри, смотри! Сейчас будет круто.
Огромная тетка, игравшая Нину, внезапно остановилась в центре поворотного круга, а ее партнер, спешивший за ней и на ходу бубнивший свой монолог, налетел на нее сзади и тут же отскочил как резиновый мячик. Неловко подпрыгнув, он растянулся во весь рост на сцене, скроил дурацкую рожу, и публика где-то за спиной у Фили с готовностью и детской радостью засмеялась.
– Красавчик! – ткнул его локтем демон пустоты. – Хороший сегодня зал. Чуешь, как принимают?
Актеры разыгрывали тот момент из его жизни, когда Нина окончательно ушла от него к авиатору Венечке. Филиппов тогда сильно потерялся. Перестал выходить из дома, перестал есть, перестал подниматься с дивана. В принципе, он вообще перестал. Несколько дней просыпался в пустой безмолвной квартире, понимая, что это все еще он, что эта унылая жизнь вокруг принадлежит ему, а не кому-то другому, а потом до самого вечера следил за низкими скучными облаками и за слоем пыли, который нежным покрывалом все больше нарастал с каждым днем на полу. Иногда кто-то звонил или стучал в дверь, но Филиппову не хотелось тревожить пыльное полотно. Он протоптал в нем две аккуратные дорожки – к телефону и в туалет, остальные маршруты его не интересовали. В голове у него бродили мысли о собственной ничтожности, о неизбежности смерти, о том, почему бы ей не случиться прямо сейчас, раз она в любом случае когда-нибудь наступит, и в то же время о том, что умереть при этом все-таки страшно – не дышать, не лежать вот так на диване, перестать чувствовать, что ты ноль, не быть.
Время от времени он подходил к телефону и подолгу стоял рядом с ним, чтобы успеть схватить трубку на тот случай, если Нина вдруг решит позвонить, но потом передумает, а он окажется наготове, потому что стоял и ждал, и не дал ей времени нажать отбой. Но она так и не позвонила.
Она пришла. Ей надо было забрать кое-какие вещи, включая темно-синий костюм, который сшила для нее после свадьбы Филина мать. Жакет и юбка в стиле Шанель. То был предмет роскоши по тем временам. В магазинах такие вещи не продавались. Там вообще ничего не продавалось. Масло и сахар давали по талонам. За колбасой очередь занимали в четыре часа утра. Страна была примерно в том же состоянии, что и Филя – она тоже распадалась на части. И мысль об этом доставляла ему удовольствие. Он чувствовал, что не одинок. С мрачным интересом он следил за тем, как его «я» теряет одну за другой основные черты, отличающие живого и полного сил человека от унылого мертвеца, и этот процесс был в чем-то похож на то, как таяла на глазах величайшая в мире страна – величайшая по крайней мере в своих размерах. Республики кружились и готовы были вот-вот опасть как увядшие листья, а Филя точно так же лишался уверенности в себе, любопытства, гордости, надежд и стремлений. Он быстро терял всякий интерес к жизни, и виной тому была Нина. Своей изменой она – разумеется, ничего подобного не желая, – умудрилась вынуть из него что-то важное, без чего он переставал быть самим собой и не видел смысла двигаться дальше.
