Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
Может ли один человек без жены и детей, пусть даже не занятый походами и пьянством, обслуживать 700 лошадей или 5000 овец? Понятно, что нет. Кстати, и Яворницкий пишет: «…овечьи стада назывались у запорожеских казаков отарами, а пастухи — чабанами, — названия, усвоены от татар; чабаны, одетые в сорочки, пропитанные салом, в шаровары, сделанные из телячьей кожи, обутые в постолы из свиной шкуры и опоясанные поясом, с „гаманом“ через плечо, со швайкой и ложечником при боку, зиму и лето тащили за собой так называемые коши, т. е. деревянные, на двух колесах, котыги, снаружи покрытые войлоком, внутри снабженные „кабицей“: в них чабаны прятали свое продовольствие, хранили воду, варили пищу и укрывались от дурной погоды».[96]
Увы, в трех томах «Истории запорожских казаков» Яворницкого (всего 1671 страница!) не говорится о социальном статусе «чабанов». То, что они не казаки, ясно из текста. А тогда кто? Тут может быть только два варианта: или рабы, или крепостные, принадлежавшие, скорей всего, богатым сечевикам, а в отдельных случаях работавшие на все Запорожское войско.
Кроме сидней (гнездюков) «на зимовниках было немало работников „без найму“ — так назывались работавшие без денег, только за кров и пищу, преимущественно слабосильные, старики, подростки. Из многочисленных, сохранившихся „описей“ зимовников, видно, что таковых было до 7 % общего числа рабочих зимовников. Заработать можно было также на рыбных промыслах и в „чумацких“ обозах. Как первые, так и вторые, вовсе не были артелями равноправных участников, как это утверждают многие историки. Сохранившиеся „расчеты“ неопровержимо доказывают, что среди чумаков были и собственники десятков пар телег с наемными „молодиками“ и чумаки-одиночки с одной — двумя воловьими запряжками. Такое же смешение было и на рыбных промыслах, где наряду с собственниками сетей (невод стоил тогда до 100 рублей) работали за деньги и „наймиты“ или, очень часто, „с половины“, т. е. половина всего улова шла собственнику сетей, а вторая половина делилась между рабочими, которые в этом случае, не получали никакой денежной платы.
Положение живших от продажи своего труда было не легкое, но они имели свободу и могли свободно менять работодателя, чего тогда уже не было в остальной России, в том числе и на Гетманщине и Слободщине. Были также формально ничем не ограниченные возможности выбиться в более зажиточные группы, быть выбранными в старшины, организовать свой зимовник или какое другое собственное предприятие».[97]
Нравится нам это или нет, но в сичевом «равноправном братстве» имела место… классовая борьба. Так, «1-го января 1749 г. при выборе должностных лиц „серома“ (бедняки) изгнали из Сечи зажиточных казаков, которые разбежались по своим зимовникам, и выбрали свою старшину, из бедняков, с И. Водолагой во главе. Есаулом, по свидетельству производившего расследование секунд-майора Никифорова, был избран казак „не имевший на себе одежды“. Бунт был скоро усмирен и засевшая в Сечи „серома“ (бедняки) капитулировали.
Гораздо большие размеры имел бунт в 1768 г., во время которого взбунтовавшаяся „серома“ несколько дней была господином положения и разграбила дома и имущество старшины и зажиточных казаков, бежавших за помощью в „паланки“ и к русским, соседним с Запорожьем, гарнизонам. Сам кошевой атаман, как он описывает в своем показании, спасся только благодаря тому, что спрятался на чердак и бежал через дыру в крыше.
Казаками из „паланок“ и сорганизовавшейся старшиной и этот бунт был подавлен, а его зачинщики жестоко наказаны. Посланные для усмирения Киевским генерал-губернатором Румянцевым 4 полка, не понадобились. В архивах сохранились „описи“ разграбленного имущества, поданные пострадавшей старшиной и казаками. „Опись“ одного из высших старшин занимает несколько страниц перечислением разграбленного, например, 12 пар сапог новых, кожаных, 11 пар сапог сафьяновых, три шубы, серебряная посуда, 600 локтей полотна, 300 локтей сукна, 20 пудов риса, 10 пудов маслин, 4 пуда фиников, 2 бочки водки и т. д.
„Опись“ не занимавшего никакой должности „заможнего“ (зажиточного) казака, значительно скромнее: одна шуба, два тулупа, 4 кафтана, разное оружие и наличными деньгами (которые не успел унести) 2500 руб. крупной монетой, 75 червонцев и 12 руб. 88 коп. медной монетой. Сумма огромная по тому времени.
Кроме этих двух бунтов немало было и более мелких бунтов в „паланках“ и слободах, о чем сохранилось множество документов. Например: в Калмиусской „паланке“ в 1754 г., в Великом Луге в 1764 г., в Кодаке в 1761 г. и во многих других местах».[98]
Разумеется, тут не следует преувеличивать ни те, ни другие моменты — была и казацкая демократия, были и привилегированная старшина. Несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что имущественное расслоение в Сечи с середины XVI века и до самого ее разорения было сходно с ситуацией у донских казаков в середине XVII века: были богатые — «корнилы яковлевы», была голытьба, и, разумеется, хватало своих «стенек разиных».
Запорожских казаков принято считать ревнителями православной веры. В целом это так, но были и определенные нюансы. Так, в ходе походов в Московское государство или в пределы Речи Посполитой в Малой и Белой Руси запорожцы постоянно грабили и жгли церкви и монастыри, убивали попов и монахов. Зато обязательно потом каялись перед своим духовенством, а многие, как минимум сотни казаков, уходили в монастыри, причем большей частью в Россию.
«Духовенство в Запорожье пользовалось добровольными приношениями. В материальном положении оно было поставлено лучше духовенства малороссийского, потому что Запорожцы любили содержать свое духовенство самым приличным образом. „Кроме обыкновенных пожертвований, — говорит г. Скальковский, — войско, при разделе жалованья, провианта, доходов с питейных домов, лавок, рыбных и звериных ловель, даже воинской добычи, одну часть, обычаем узаконенную, отдавало на церковь!“ По всей вероятности из этой добычи некоторая часть шла и на духовенство. Вероятность восходит на степень несомненности, когда вспомним, что Запорожцы имели „благочестивое“ обыкновение поминать всех умерших и убитых на сражении, и для этой цели присылали список убитых и умерших. За поминовение они всегда платили духовенству. Притом, „как люди холостые, говорит г. Скальковский, козаки хотя и отдавали свое имущество родным или куренным братьям, но часть непременно отказывали в пользу церкви и духовенства“. Как бы ни был беден казак, он непременно требовал, чтоб его хоронили „честно“ и на то представлял часть своего достояния. Каковы были добровольный приношения духовенству, можно видеть из того, что один казак, оставивши после себя 9 руб. и 2 лошади, завещал 1 руб. и одну лошадь священнику.
В истории князя Мышецкого прямо говорится, что „Запорожцы при смерти все свое имущество отписывают, бывало, на церковь Сечевую и на монастырь“. — При всем однако ж желании поставить как можно лучше духовенство в материальном положении, Запорожье и по отношению к духовенству сохраняло также выборное начало. Так, подобно всем другим чинам и званиям в Коше, духовные лица могли занимать свою должность только один год. Они присылались исключительно из Киевского Межигорского монастыря — по одному священнику и по два дьякона, или и по несколько человек. Присылаемые вновь духовные лица обыкновенно занимали место прежде бывших, которые возвращались в Межигорский монастырь, впрочем только в том случае, если нравились Запорожцам; но иногда случалось так, что Запорожцы „з ласки войсковой“ удерживали прежних духовных лиц и отсылали вновь прибывших. Это называлось переменою звычаиною.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
