— Хорошо. — А затем опять скрылся под водой.
Супруги ди Томасис, старые друзья ли Камилла, пожилая пара, у которой были уже взрослые дети.
Крессида и Стефано подъехали к залитому огнями особняку, и, судя по количеству машин, они приехали одними из последних, подумала Крессида, незаметно ища глазами членов семьи Стефано. Верх машины, несмотря на теплую погоду, был закрыт, чтобы не растрепались ее волосы, которые она уложила в замысловатый пучок. Эта прическа делала ее старше, и она знала это, именно поэтому и уложила волосы так, да и платье было выбрано с этим же расчетом. Сшитое из легкой фиолетовой ткани, оно было совершенно классическим по покрою и подходило для любого возраста. Крессида знала, что внешне она выглядит холодной и утонченной молодой дамой, хотя внутри у нее все обрывалось, когда она представляла встречу с родственниками мужа.
Однако ее встреча с матерью Стефано оказалась совершенно неожиданной, и Крессиде пришлось сделать все возможное, чтобы не показать, насколько она поражена при виде свекрови. За эти два года та ужасно постарела. И несмотря на все те же прекрасные темные глаза и аристократическую осанку, она показалась ей намного меньше ростом, чем прежде. И приветствовала она Крессиду с гораздо большей теплотой, чем во время ее замужества — а, может быть, ей это просто показалось?
Однако при встрече с Джиной, сестрой Стефано, и ее мужем Анжело ей показалось то же самое. Во времена ее замужества та не делала секрета из того, что считает Крессиду неподходящей парой для своего брата, тем более, что ранее пыталась сосватать его за свою школьную подругу. Но теперь она подошла к Крессиде, ее красивое лицо осветила приветливая улыбка, и она расцеловала ее в обе щеки.
— Крессида, — сказала она сердечно, — ты выглядишь великолепно. — И Крессида заметила, как она посмотрела на своего брата и кивнула ему.
— Ты тоже, — сказала Крессида, — просто ослепительна.
— Ага! — Джина загадочно посмотрела на нее. — Я надеюсь, потому что для этого есть причина. Сказать им, дорогой? — Она блеснула глазами в сторону мужа совершенно так же, как делал это Стефано. Тот улыбнулся и поднял брови.
— Думаю, ты все равно это сделаешь, — заметил он.
— У меня будет ребенок! — просияла Джина. — Я беременна!
На щеках Крессиды появился легкий румянец, когда она услышала поздравления, идущие со всех сторон комнаты, она встретила вопросительный взгляд Стефано, но тут же отвернулась, испугавшись, что он догадается, чего ей хочется больше всего на свете.
Затем она увидела сияющие гордостью глаза Анжело, и ее охватила безмерная грусть. Потому что даже если она и окажется беременной, она никогда не дождется такого заботливого, любящего взгляда от Стефано.
За столом, за которым горели свечи в серебряных подсвечниках, сидело восемь человек — сами хозяева, Джина и Анжело, мать Стефано и Филипо — один из сыновей ди Томасис, приехавший домой на каникулы из колледжа. Крессиде досталось место напротив Стефано, рядом с его матерью.
Она обратила внимание на две вещи: первое — определенное изменение в отношении к ней его матери в лучшую сторону, ей это не показалось, и второе — то, что Стефано ловил каждое ее слово, даже когда он вроде бы участвовал в общем разговоре. Она подумала, что он, видимо, контролирует ее, боясь, что она скажет что-нибудь не то.
Но больше всего ее поразило то, что произошло потом, после обеда, когда Джина вместе с ней вышла из комнаты.
— Дорогая, посиди со мной, давай выпьем кофе, — сказала она, беря Крессиду под руку.
Они прошли в гостиную, где подавали крепкий кофе, Крессида была готова к допросу, но разговор начался вполне безобидно.
— Стефано говорил, что ты после болезни отдыхаешь на вилле, — заметила Джина.
— Отдыхаю в обоих смыслах этого слова, — заметила Крессида.
В ответ на предложенный кофе Джина покачала головой.
— Как это?
— На актерском сленге это обозначает простой в работе — а поскольку я сейчас не работаю, так и есть. Но я действительно была больна.
— Сейчас лучше?
— Почти, — довольно уклончиво ответила она.
— А твоя карьера? — Если не считать этого отдыха, ведь все идет хорошо? Я знаю, что Стефано внимательно следит за твоими успехами.
— Правда? — с недоверием спросила Крессида и, подняв глаза, увидела, что он стоит рядом, глядя на нее сузившимися глазами.
— Крессида, я думаю, нам пора, — сказал он своим бархатным голосом. — Это твой первый выход, и тебе не следует переутомляться.
Она с радостью согласилась, довольная, что избежит любопытных глаз Джины и не сможет случайно сказать что-нибудь такое, что ее выдаст. Они попрощались, и по дороге к машине она размышляла о том, что думает могущественная и властная семья Стефано о ее приезде.
Когда они сидели в машине, она заметила:
— Никто из них не спросил, почему я вернулась.
Длинные смуглые пальцы повернули ключ зажигания.
— Моя семья больше не занимается моими проблемами с прежним рвением, — ответил он. — И кроме того, они не расспрашивали тебя, потому что знали: мне это не понравится.
Она не могла остановиться.
— Но почему? Наверное, они ужаснутся, если узнают правду?
Он нажал на акселератор.
— Уже поздно, — сказал он. — Я устал, да и ты, наверное, тоже.
И это означает, что он не намерен обсуждать эту тему, подумала она, откидываясь на кожаное сиденье. Стефано умел, как никто другой, прекратить любой разговор, если он ему не нравился. Очевидно, он продемонстрировал семье свое знаменитое ледяное спокойствие в ответ на какие-либо попытки проявить интерес к обстоятельствам ее вторичного появления в его жизни.
Но когда они подъехали к вилле, он повернулся к ней.
— Однако нам пора объясниться. — Он помолчал. — Завтра воскресенье, и мне надо заглянуть в хижину, кое-что проверить. Если хочешь, можешь поехать со мной.
Она постаралась не показать, насколько ее взволновало — как бы между прочим сделанное предложение, задетая тем, что он говорит о доме, который она всегда считала «их домом», как о своей собственности. Он приглашал ее в их хижину, где они провели медовый месяц, место, которое для нее всегда было светлым и нетронутым никакими перипетиями их неудачного брака. Но, очевидно, она ошибалась.
Она должна поехать с ним завтра. Может быть, это будет больно, однако это необходимо. Потому что если что-то и сможет ее окончательно и бесповоротно убедить, что все действительно кончилось, так это поездка в хижину в качестве гостьи, чтобы окончательно удостовериться, как рушится ее последняя мечта.
Она постаралась ответить с той же небрежностью в голосе.
— Хорошо, я поеду. — И не дожидаясь, пока он откроет дверцу, выскочила из машины и, не говоря ни слова, вошла в дом.
