Все это было так прекрасно — и постель, и этот завтрак, — слишком прекрасно, чтобы быть реальностью.
— В чем дело, Натан? К чему все это? — удивилась Ларк, опершись обеими руками на верхнюю перекладину спинки стула
— Это все — к заправке, то есть к еде, — ответил он, не отвлекаясь от своего занятия.
Он разбил яйцо о край сковородки и разломил его пополам так, словно открывал устрицу. Содержимое шлепнулось на сковороду и зашипело в масле. Вслед за первым яйцом туда же отправились и три других.
— Я не ахти какой повар, но, думаю, есть это будет можно, — бодро произнес он.
Ларк присела к столу.
Рядом с дверью в металлической коробке гудел вентилятор, втягивая внутрь помещения влагу утра и свежий аромат росы. Запахи с улицы обещали очередной жаркий день, но в этот ранний послерассветный час тепло было вполне переносимым, даже приятным.
Натан положил ей на тарелку два поджаренных яйца, а вернее сказать, то, во что они превратились после его кулинарных манипуляций, — нечто среднее между омлетом и глазуньей. Но в его фирменном способе приготовления яичницы, как и в такой манере сервировки стола, было своеобразное очарование.
Натан сел за стол напротив нее. Косой луч солнца, падающий через окошко над раковиной, выгодно подчеркивал рельеф его лица. В косом солнечном свете его глаза казались еще голубее, а его темные волосы — черными как уголь. После хорошего сна его взгляд был мягким и зовущим и в то же время невинным.
— Спасибо вам, — сказала она и развернула салфетку на столе перед собой, — за то, что приютили меня на ночь.
— Можете жить у меня сколько хотите, — ответил он.
Он приглашает ее поселиться у себя? Интересно, но уже, к сожалению, не актуально.
— Я решила, что сегодня уеду домой.
Он пожал плечами, словно говоря “поступай, как знаешь”. Потом он взял в руку вилку, попробовал свою стряпню и снял с языка кусочек яичной скорлупы.
— Не думал, что вы из тех, кто легко сдается. “Все, — подумала она, — перемирие кончилось”.
— И вы сильно ошибались — я именно из тех, кто пасует с пеленок. В детстве, например, я очень хотела стать герлскаутом, но двух недель в этой безобразной коричневой униформе мне хватило на всю оставшуюся жизнь. Пару лет спустя я начала заниматься верховой ездой, но через месяц постоянных падений на землю я поняла, что с меня хватит. В последнем классе школы я захотела научиться играть на пианино, но смогла одолеть только первую часть самоучителя.
Она неестественно засмеялась: то, что она сейчас рассказала ему в качестве шутки, забавной истории, вдруг убедило ее саму, что она действительно слабак, неспособный ничего довести до конца.
Когда они поели и он покончил со своими ежедневными утренними заботами, он повел ее смотреть диких птиц.
Они пошли к другому пастбищу, расположенному на том конце его владений, где Ларк до сих пор не бывала. Только сейчас она начала замечать, насколько сильно его земля отличается от владений его соседей. Главное отличие было в том, что его пастбища не были выровнены так, как это делали его соседи. Там, казалось, некая гигантская рука сгребла с площадки на ее край все — каждый куст, каждый бугор, каждый столб. Они шли, поднимаясь на холмы и спускаясь в ложбины, пока не добрались до большой нетронутой рощи в промежутке между двумя холмами. Роща оказалась настоящим птичьим раем. Ее пернатые обитатели, оказавшиеся весьма многочисленными, то и дело порхали с ветки на ветку, наполняли рощу веселым трезвоном своих голосов. Ларк заметила самодельные скворечники, кое-где прикрепленные на стволах деревьев. Вот так раз! Выходит, Натан любит и оберегает дикую природу. А если так, то разве может такой человек быть убийцей?
Не приближаясь к роще, они присели на краю пастбища, наблюдая движение птиц между ветвей. Даже не пользуясь телеобъективом фотокамеры, Ларк невооруженным глазом смогла разглядеть, как золотистый дятел долбит кору, добывая жучков, как пара американских дроздов вьет себе новое гнездо и как какая-то птица с ярким, радужным оперением тащит огромного жирного червя. Там же было множество других птиц, названия которых она даже не знала. Она начала фотографировать, едва успевая переводить камеру с одной птицы на другую.
— А вон щур-дубонос, — сказал Натан, указывая на крупную птицу с красновато-коричневым хохолком.
Ее очень удивило то, что он, оказывается, так много знал о птицах, но ни одно слово удивления так и не слетело с ее языка — потому что его лицо было очень близко к ее лицу, и она испугалась, что может потеряться в этом человеке, как песчинка в бездонном море.
— Странно, никогда не замечал этого раньше, — сказал он шепотом, чтобы не распугать птиц.
— Не замечали чего? — тоже шепотом ответила она.
— Что у вас веснушки. — Он дотронулся до ее переносицы. — Вот здесь.
Она от неожиданности нажала на кнопку затвора, и камера, направленная вниз, зажужжала. Ларк отвернулась и стала вывинчивать телеобъектив.
— Нам пора, — сказала она, уложив все принадлежности в футляр. — Время идет, а мне еще добираться до дома.
Они медленно пошли обратно. Натан лениво шел сзади нее, словно не хотел, чтобы она уезжала. Вдруг он достал из кармана перочинный нож, срезал с дерева ветку в форме буквы “игрек” и очистил ее от листвы.
— Вы когда-нибудь что-нибудь слышали о лозоходцах? — спросил он.
Ларк утвердительно кивнула.
— Между прочим, я действительный член АОЛ — Американского общества лозоходцев, — сказал он.
— Никогда о таком не слышала, — ответила она.
— Неудивительно, не всякому дано быть лозоходцем — сказал он, взял лозу, как это обычно показывают на картинке, за концы, держа ее так, чтобы она находилась параллельно земле и указывала прямо, и пошел вперед мелкими шагами. — Я сам не знаю, в чем здесь дело, может быть, все зависит от какого-то таинственного физического начала в человеке. В общем, это как шестое чувство.
“Что за дурацкое представление, — подумала Ларк, с недоверием глядя на него, — зачем ему это понадобилось? Наверное, он все-таки действительно сумасшедший, как про него здесь говорят, а раз так, то он может быть опасен”.
Между тем он успел пройти шагов десять-пятнадцать, и лоза в его руках начала раскачиваться и трястись. Его пальцы побелели от усилия, с которым он сдерживал лозу, но вот, несмотря на его заметное сопротивление, в какой-то момент лоза резко повернула вниз, указывая точку на земле.
Это зрелище показалось ей странным и неприятным.
— Здесь есть подземный ключ, — сказал он таким обессиленным голосом, словно этот эксперимент совершенно опустошил его.
— Не думайте, что я в это поверю, скорее я поверю в то, что вы… — не договорила она, поправляя ремешок от фотокамеры у себя на плече.
