Они были одинаковы по форме.
А когда я приехала в эту страну и начала погружаться так, как, наверное, погружаются только шпионы — глубоко-глубоко, чтобы вобрать в себя все вокруг, чтобы ни одному местному жителю в голову не пришло, что я из другого мира, лишь так погрузившись в Израиль, я поняла вдруг, что Витин треугольник бесконечности — это и есть Израиль...
— Фира! — Огромный человек с черной бородой и черными с проседью кудрями смотрит на меня восхищенно и, кажется, едва сдерживается, чтобы не схватить в охапку.
— Здравствуйте. Это с вами я договаривалась по телефону об интервью? Вы Виктор? Вы знакомы со мной?
— Еще как! Фирочка...
— И давно мы знакомы? — Что-то неуловимо знакомое таится в его карих глазах. Точно. Эти глаза я когда-то видела.
— Давно, с первого класса. Я Витя. Витя Елин.
— Витя... Ты так изменился. Самое фантастическое, что я думала о тебе полчаса назад...
— Ты? Обо мне?
Он все же не выдерживает, обнимает меня крепко. Чувствую его огромную добрую силу, запах каких-то пряностей, деревни.
— Моя первая любовь... — подмигивает он Алеше.
— Вот так встреча! Сколько вы не виделись?
— Сколько? Лет двадцать.
— Значит, ты и есть ответственный группы разработчиков электронной части первого израильского спутника?
Необыкновенная радость охватывает меня. Спасибо Тебе, Создатель! Значит, оценили все же по заслугам Витин талант. И кто-то еще, кроме меня, потрудился разобраться в его неразборчивых каракулях.
— Я так рад! Ты не представляешь! Пойдем, познакомлю тебя с нашим дружным коллективом, а потом поедем ко мне.
— Не знаю... Я собиралась вернуться сегодня в Иерусалим.
— Нет! Все планы отменяются! Надо же, какие сюрпризы готовит жизнь! Разве могли мы представить себе двадцать лет назад, что встретимся в Израиле в лаборатории по созданию первого израильского спутника, а ты будешь писать обо мне в газете!
Старенький джип Вити побеждает вереницу холмов, как бравый солдат Швейк.
Таинственная ночь объединяет горячие крыши еврейских и арабских поселков, разбросанных по их вершинам и подножиям.
Мы едем к Вите. Ему ничего не стоило уговорить меня, достаточно было одной фразы, что у него жена — еврейка из Йемена и пять сыновей от года до семи лет! Вот уже девять лет он живет жизнью религиозного еврея. Витя Елин, нарисовавший мне в седьмом классе Израиль, даже не подозревая об этом.
Мы вспоминаем наш город, школу.
— Фирочка... Фирочка, как я любил тебя в седьмом классе, и в восьмом, и в десятом...
— А я ничего не знала.
— Любовь — не физика. Знания тут не нужны. — Нужны чувства.
— Верно.
— А Двору ты любишь?
— Очень.
— Больше, чем меня в десятом классе?
— Да... Ты всегда была несбыточной мечтой. Звездой в небе, а Двора — часть меня, моей плоти, моей души. Она — удивительная женщина... Как прозрачный студеный ручеек в жарких горах. Тихий, почти незаметный, но, если приблизишься к нему, оторваться невозможно. Ручеек, который несет из-под земли живительную силу и глубокий покой своих восточных предков.
Дом Вити стоит почти на самой вершине горы, крайний в поселении.
— Жаль, что сейчас темно.
— Ничего, завтра утром полюбуешься великолепным ландшафтом.
Невысокая худенькая Двора в синем длинном платье и кружевной накидке на голове — такой, какие носят религиозные восточные женщины — встречает нас у ворот. Выходим из машины. Витя обнимает жену, знакомит нас. Идем в дом по дорожке из гравия. По бокам и над нами густой плющ поблескивает звездами, вздрагивает от звуков цикад.
Входим в просторный белый салон. Камин. Низкий дубовый стол. Мягкие кожаные кресла вокруг.
Под высоким потолком деревянная шестиконечная звезда с лампочками по краям и в середине. Двора подает нам горячие йеменские слоеные лепешки, начиненные сочным мясным фаршем с восточными пряностями. Вот чем пахло от Вити, когда он обнял меня, увидев впервые через двадцать лет!
— Сегодня я уже не познакомлюсь с сыновьями.
— Нет. Они спят. Завтра, девочка.
— Двора, ну какая она девочка? Фира — наша ровесница.
— Я думала, студентка.
— Нет, это моя одноклассница. Я тебе говорил по телефону. Мы с ней вместе росли.
— Значит, она тоже из северной страны твоего детства?
— Да.
— А вы там были?
— Нет. Вот мальчики подрастут, тогда и поедем все вместе.
— Сколько шуб придется покупать!
— Шубы — не проблема.
— А что проблема?
— Ничего не проблема... Лишь бы мир наступил наконец, и чтобы больше никто не погиб... — Двора поднимает глаза на портреты трех красивых парней в военной форме. Под портретами маленькие красные электрические свечи.
— Братья Дворы: Шимон, Яков и Исысхар — погибли в Шестидневной войне. Танкистами были. Три похоронки за три дня.
— А еще остались братья?
— Нет. Только сестры. Четыре сестры. Все меня любят очень. — Витя обнимает Двору, ласково подмигивает: — Будешь грустить, женюсь на всех по очереди, пока не дойду до самой веселой.
— Не буду грустить. Никому тебя не отдам. Поздно уже. Завтра вставать рано. Пойдем, девочка, покажу тебе твою комнату.
Поднимаемся на второй этаж. Проходим две спальни мальчишек. Далекий-далекий запах пионерского лагеря легкой волной вдруг возникает в памяти...
Из чего он состоит? Перезрелые яблоки, перегревшееся на солнце дерево, рассыпанное печенье из родительской посылки и еще что-то. Я вспомню, что это, лягу — и обязательно вспомню...
Опускаю голову на прохладную подушку, смотрю в маленькое круглое окно под низким потолком. Две крохотные звезды мерцают в его бесконечной глубине. Вспоминаю про спутник. Первый израильский спутник, который конструируют новые репатрианты. Его должны запустить через полгода на Байконуре. Уже и договор с Россией подписан. Российская ракетоноситель выведет спутник на орбиту, а там он присоединится к американской космической станции, к которой уже присоединились четыре спутника из разных стран...
Даже спутники присоединяются друг к другу. Маленькие — к большим.
Мысли путаются, вырастают в загадочные видения, и вот уже я сама лечу в израильском спутнике, показывая Гере зеленую черту — тонкую пульсирующую жилку нашей страны в безжизненном сером пространстве. Гера крепко обнимает меня за плечи, разворачивает в другую сторону, и огромное зелено-голубое море лесов, полей и рек захлестывает меня своей необъятной мощью.
