Они взялись за руки и медленно опустились на постель. Океан любви принимал их ласково, качал на своих волнах, в который раз ведя их сквозь бездну — в бесконечность.
Сквозь золотые лучи тело Лизы отливало серебром и перламутром, ее кожа была такой же нежной, как прикосновение осеннего солнца…
Лиза без страха, без тени сомнения или смущения жадно смотрела на сильного, красивого мужчину, лежащего рядом с ней, узнавала его, открывала заново, поражаясь тому, как много она уже о нем знает.
Знает, какие нежные у него пальцы. Какая горячая кожа. Как он красив. Как не портит его даже шрам и перебитый в двух местах нос.
Руки встретились — и поплыли по телу, как серебряные рыбки. Ласкали, гладили, промахивались — и вновь безошибочно находили дорогу. Изучали и учили. Направляли и подчинялись.
Ни он, ни она не помнили того момента, когда поплыли. Просто тела сплелись, и стало невозможно стоять, потому что нельзя стоять, когда летишь…
Прикипала кожа к коже, кровь серебряными брызгами пены менялась с невидимым океаном, и он принимал жертву, ласково раскачивая их на своих огромных ладонях, и два тела кружились в водовороте из серебра и плеска, тайны и истины, найдя друг друга и уже не в силах оторваться друг от друга.
Истина горела нестерпимым огнем под веками, и они открывали глаза, только чтобы убедиться: я здесь, я рядом, я — это ты.
И когда незримый океан взорвался мириадами брызг-звезд, когда небо утонуло во вспышках сверхновых звезд, а солнце преломилось изумрудом в зеленых глазах женщины, когда все встало на свои места и оказалось совсем иным, но зато бесконечно правильным, — тогда, поникнув на широком плече своего первого и единственного (почему-то она в этом не сомневалась) мужчины, Лиза прошептала, сцеловывая соленые капли испарины с кожи Волкова:
— Господи, как же это просто…
Он не стал ее переспрашивать. Ему смутно казалось, что он все понял.
И все-таки настал тот самый миг, когда стало невозможным валяться голыми в постели, и тогда Жора ушел к себе переодеваться в жениховское и обнаружил, что в его комнате расселись его дружки. Именно в этот момент, если честно, Жора Волков осознал, что женится совершенно по-настоящему. И впал в панику.
Действующие лица: баба Шура с тревогой на лице, Виктор Николаевич Зайцев (строгий костюм, бокал в руках, лицо бесстрастное). Наконец, счастливый жених, Георгий Степанович Волков (без пиджака, на лице отчаяние).
— Жорик, перестань валять дурака! Ты взрослый мужчина, не мальчик. Куда ты его дел?
— Я положил его здесь, клянусь! Меня Лизка убьет!
— Не понимаю, чего вы все так волнуетесь! Это же фуршет, не венчание. Ну, пойдет в другом…
— Я не сумасшедший, баба Шура! Он был здесь! Я снял, чтобы надеть запонки…
— Я вообще женился в белой рубашке. Это во второй раз. Собственно, в первый раз тоже, да еще и без галстука…
— Вспоминай, куда ты выходил…
— Я не выходил! Заяц, сбегай к Лизке?
— А что, он может быть там?
— Дурак, она волнуется, а ей нельзя!
— Сам дурак! Я-то ничего не терял…
— Прекратите оба! Как маленькие! Жорик, давай еще раз попытаемся вспомнить: ты вышел из душа, надел брюки…
— Сначала трусы…
— Заяц, заглохни!
— Я просто пытаюсь восстановить цепочку…
— Он прав, иначе не вспомнить. Значит, трусы, носки и брюки…
— … ты надел одновременно.
— Ха-ха-ха, очень смешно! Баба Шура, убери его, я его убью…
Тот же дом. Комната невесты. Действующих лиц очень много, потому что по всему дому шмыгают чьи-то дети. Трое из них точно принадлежат к близким родственникам, но в данный момент понять, где они, невозможно. Цветы, различные предметы женского туалета белого цвета. Лялька Бескозыркина, ослепительная платиновая блондинка, прихлебывает шампанское и критически созерцает невесту в свадебном платье.
Катерина, сильно беременная жена брата невесты, лежит на кровати, задрав ноги, и ласково улыбается.
Счастливая невеста Лиза Волынская. Нижняя юбка, корсаж, руки подняты вверх, на лице отчаяние. Говорят они все, в принципе, одновременно, но иногда в дверь просовывается баба Шура и успевает вставить еще и свою реплику в паузу.
— Нет, Лизавета, это решительно импосибл! Юбка вполне, но рюшечки на бюсте…
— Русская крестьянка девятнадцатого века!..
— Я вообще не помню, чтобы в каталоге было это платье. И замуж я уже не хочу. Я в туалет хочу…
— Потерпишь. Значит, так, скоростной режим. Катька, ты владеешь иголкой?
— Скоропись, стенография, законный муж, недвижимость в Бутове — ответ везде да. Но иголка — нет, нет и нет.
— Понятно. В принципе, можно было бы и так… Корсет сшит превосходно.
— Папа будет против!
— Ха! Ты же не за папу выходишь, а за Волкова! А он будет не против, я тебя уверяю…
— Ой, девочки, я начинаю волноваться. И в туалет тоже хочу…
— Ничего, злая бывшая секретарша Катька, ты-то уже через это прошла…
— Нет, милая, я не такая, как ты. Я честная.
— Это ты о чем?
— Это я о фате. Я не напяливала всю эту кружевную ерунду…
— Екатерина! Вы меня поражаете! Смысл свадьбы именно в этом!
— А фата — символ невинности!
— Я вообще раньше не понимала, зачем обязательно жениться. Петечка заставил меня взглянуть на это мероприятие иначе.
— Если я сейчас же не пойду в туалет, то к гостям вы отправитесь без меня!
— Без невесты нельзя, Лиза. Поверь моему слову. Ни одна свадьба в истории человечества не обходилась без невесты.
— Придумала! Драпируем фату у нее на плечах. Оставляем корсет, сверху драпировочка, маленькая фата на голову и много белых цветов.
— Так, дети, прекратите вертеться и слушайте тетю Лялю. Быстро бегите в сад и несите мне все белые цветы, какие найдете.
— Все, мамочка?!
— Все, Васенька, до единого!
— По-моему, кто-то совершает ошибку…
— По-моему, кто-то опаздывает на свадьбу…
— Ничего, без нас не начнут. А где, собственно, невеста?
— Вот и я. Боже, как мало надо человеку для счастья! Теперь драпируйте меня. Я готова.
И в золотой сад выплыло белое облако, по бокам которого выступали очень гордые и очень симпатичные, но конечно не такие прекрасные, как невеста, женщины.
Волков смотрел изо всех сил, не в силах оторвать от Лизы глаз. Он вдруг как-то растерял всю свою уверенность и смелость, даже верный Заяц был вынужден пихнуть его в бок, чтобы привести в чувство.