В тот же вечер Роберт передал их разговор жене и приемной дочери. Бренда думала: «Если у нее появились деньги, она здесь надолго не останется, а значит, не станет занимать снова комнату бедной Пенни». Мысли Пенни в значительной степени отличались от маминых. Ей было очевидно, что Глория рассказала отцу не всю правду. Но все-таки он хоть какое-то время не будет переживать из-за ее насущных финансовых нужд и сможет передохнуть от ее попыток жить за его счет.
Большая часть ее свободного времени теперь была уделена Эрику. Она знала, что Сибил этого не одобряет и считает, что она ведет себя слишком благородно. И иногда поток его нескончаемых жалоб действительно приводил ее в бешенство. Ей начинало казаться, что в конце концов она действительно порвет с ним, и случится это довольно скоро.
И теперь она не могла даже обратиться за сочувствием и утешением к Стивену.
Небрежное отношение, которое он проявил к ней в последний раз, могло ничего не значить. Оно могло быть следствием обыкновенной занятости и переживаний из-за покушения на Глорию.
Что ее мучило, так это растущая убежденность, что в свое время Глория и Стивен были любовниками, а значит, могут стать ими снова. И она повисла, эта убежденность, где-то в уголке ее сознания, как серая пыльная паутина. И как всегда бывает с паутиной, ее можно было смахнуть, но только для того, чтобы на следующий день найти на прежнем месте.
Конечно, Пенни никого не имела права судить. А ревновать было чистым сумасшествием. Стивен наверняка пришел бы в ужас, если бы догадался о тех чувствах, которые бушевали в ней, и мог бы честно заявить, что за все эти годы он ни разу не выказал ей иного чувства, кроме братской нежности.
Но теперь даже братскому отношению пришел конец. Он стал совсем чужим. Если бы только она могла его забыть!
И вдруг случилось нечто совершенно неожиданное.
В середине дня Эрик ворвался в аптеку и подскочил к прилавку Пенни. Он в явном нетерпении переминался с ноги на ногу, пока она обслуживала клиента, который принес проявить пленку.
Как только Пенни освободилась, Эрик с сияющим лицом облокотился на прилавок и воскликнул:
— Дорогая, мы совершенно зря дурно говорили о Лопесе! Сегодня утром я получил от него письмо, написанное еще до отъезда из Рио, но отправленное из Лондона. Сегодня я поведу тебя на ужин в кинокафе и покажу тебе его. А сейчас я не могу больше здесь оставаться.
И он исчез также быстро, как и появился, — красивый, веселый, оживленный, совершенно не похожий на того обескураженного бледного юношу, который докучал ей последнее время.
Искренне надеясь, что его возрожденный оптимизм на этот раз имеет под собой веские основания, Пенни сама немного взбодрилась.
Если эти последние новости означают, что впереди его ждут успех и слава, то она может расстаться с ним с чистой совестью. Конечно, он будет чувствовать, что она его предала, но его горечь по этому поводу не продлится долго. Другие девочки не останутся равнодушными к его привлекательной внешности и обаянию, которое только окрепнет от его состоятельности. Он скоро забудет ее или, во всяком случае, постепенно поймет, что она не смогла бы быть ему хорошей женой в том новом мире, в который он вступает.
Маленькое кафе, пристроенное к местному кинотеатру, было всего лишь жалким подобием такого рода заведений в Порт-Леоне, но еда была неплохая, само место — довольно чистым, и полный улыбающийся хозяин оставил для них угловой столик.
Пока они ели первое блюдо, Эрик передал ей содержание письма Мануэля Лопеса, причем по его словам было понятно, что он читал и перечитывал его несколько раз, пока не выучил наизусть.
Мануэль был очень занят с тех пор, как уехал с Санта-Риты, но он нашел время связаться с группой состоятельных людей в Рио с далеко идущими интересами в сфере шоу-бизнеса. Они и раньше финансировали начинающих музыкантов по его рекомендации и готовы были сделать то же самое для Эрика, при условии, что, когда он закончит образование и будет полностью раскручен, он в течение ряда лет будет работать под их покровительством, отдавая им заранее оговоренную часть своих заработков.
— Понимаешь, это ведь не благотворительность, — с энтузиазмом пояснял ей Эрик. — Мануэль смог их убедить, что у меня есть будущее, — что, поддерживая меня и помогая мне сейчас, позже они смогут получить солидные дивиденды. О, Пенни, он так в меня верит, что я готов трудиться изо всех сил, я готов пойти на любые жертвы, которые ждут меня впереди! И я добьюсь успеха, чего бы мне это ни стоило.
И он продолжал ей рассказывать о своих самых ближайших планах.
Его менеджер, Джордж Фарроу, уже наметил для него преемника — способного молодого парня, который дослужился от посыльного до помощника продавца и теперь стремился к более серьезным обязанностям и объемам работы.
— Фарроу обещал, что отпустит меня, как только мне будет нужно, — уверенно закончил Эрик. — А для меня это означает — в конце недели. У меня как раз хватит времени, чтобы освободить свою комнату, выплатить пару небольших задолженностей, купить билет до Рио и попрощаться со всеми моими самыми близкими друзьями.
Пораженная всеми этими феерическими планами, Пенни испытывала искушение спросить, а хватит ли у него денег на довольно дорогой авиабилет до Бразилии.
Но он ее опередил.
— Я откладывал каждый цент, когда только мог себе позволить. А если бы мне не хватало нескольких долларов, то я уверен, что я без труда смог бы их у кого-нибудь одолжить. Собственно, мне не о чем беспокоиться, кроме одного… — Он взял ее за руку. — Я буду вынужден оставить тебя здесь. Потому что, дорогая Пенни, мы никак не можем пожениться до тех пор, пока я как следует не раскручусь и не начну хорошо зарабатывать. Если только ты сможешь найти работу где-нибудь неподалеку от меня…
И тут наконец она ему сказала, нежно, но твердо, прямую и простую правду. Что она никогда не сможет стать его женой, потому что больше его не любит. Она удержалась и не добавила, что теперь понимает, что на самом деле никогда его по-настоящему не любила.
— Ты серьезно, Пенни? — Эрик был поражен. — Может быть, ты просто боишься жизни в незнакомой стране?
— Я действительно испытывала некоторый страх, — сказала она, запинаясь. — И сейчас по-прежнему считаю, что не смогу вписаться в мир шоу-бизнеса. Но я знаю, что если бы любила тебя, то постаралась бы. — Она вздохнула. — Но видишь ли, Эрик, дело в том, что я тебя не люблю. Это была просто дружба между мальчиком и девочкой, а теперь она закончилась. Ты и сам очень скоро в этом убедишься — и будешь мне благодарен за свою свободу.
— Ты все это говоришь, чтобы оправдать свое непостоянство, — возразил он еле слышным голосом. — И тебе при этом совершенно наплевать, что ты разбиваешь мне сердце.
Но ее не тронули его слова. Она слишком хорошо его знала, чтобы он мог ее обмануть. Его попытка казаться убитым горем была совсем неискренней. Он был зол и расстроен, потому что его гордость была уязвлена. Но в сердце он не испытывал особенно сильной боли — если вообще испытывал ее.
