«Все, — подумал он, — жду пятнадцать минут, и если они меня не отпустят, скажу, что проглотил пакет с алмазами…»
Раздался телефонный звонок, Аркадий Леонидович поднял трубку.
— Понял, — произнес он.
— Ну вот, Роман Дмитриевич, сейчас вас отвезут домой, — сказал он, подходя к Уманцеву. — Но вам плохо? Может, нужен врач? — склонился он к Роману.
Уманцев решил, что здесь не то место, где легко сходит обман, поэтому сказал:
— Да, чувствую себя неважно, но все, что мне нужно, это стакан чая и сон.
Аркадий Леонидович вызвал дежурного.
Роман молил, чтобы тот появился как можно быстрее. На его счастье, дежурный не заставил себя ждать. Уманцев последовал за ним. Боль отпускала на миг, чтобы вспыхнуть с новой силой.
На улице было уже совсем темно. Роман сел на заднее сиденье автомобиля, не веря в то, что его повезут домой. В голове все вертелись инструкции, данные ему Аркадием Леонидовичем. Вернее не инструкции, а легенда: он заболел воспалением легких. Купался в водопаде. Его лечили местные врачи, но началось осложнение и потому он был доставлен в Москву. Его определили в госпиталь, где он прошел курс реабилитации. После чего ему разрешили вернуться домой. О том, что произошло в городке, о страшной гибели его коллег говорить было запрещено.
Когда машина остановилась, Роман недоверчиво глянул в окно и увидел подъезд своего дома. Обознаться он не мог, дверь висела на одной верхней петле. Внутри не горела ни одна лампочка.
— У вас есть спички? — обратился он к сопровождавшему его дежурному.
Тот недоуменно посмотрел на него, а потом догадался.
— Пожалуйста, — протянул он коробку.
Роман поблагодарил и вышел из машины. Боль прошла. Он даже чуть подпрыгнул, когда автомобиль выехал со двора, чтобы убедиться, что внутри все в порядке. Подпрыгнул и не ощутил никакого дискомфорта.
«Нормально!» — подбодрил он себя и осторожно заглянул в подъезд. Не хватало, чтобы его стукнул по голове какой-нибудь бандюга, когда он был уже у цели.
* * *
В подъезде пахло сыростью. Роман зажег спичку и стал подниматься на третий этаж. Вплотную подойдя к своей двери, остановился и принялся чиркать спичку за спичкой, боясь нажать не на тот звонок. Они были так близко прикреплены один к другому, что всякий раз кто-то нажимал не на ту кнопку. Уманцев нацелился на свою и послал длинный протяжный звонок. Никто не поспешил ему открыть. Он нажал вновь. Потом приложил ухо к двери, но кроме биения собственного сердца ничего не расслышал. «А вдруг меня обманули? А вдруг это не мой дом? — внезапно пришла ему в голову безумная мысль. От этих можно ожидать всего чего угодно. Привезли неизвестно куда и опять начнут допытываться, как мне удалось выжить. А вообще странно, что меня отпустили, если действительно отпустили. Видно, события в стране разворачиваются. Раньше я бы, как пить дать, отсидел несколько лет за то, что другие погибли, а я нет». Он вздрогнул, услышав шаркающие шаги.
— Кто? — раздался сонно-настороженный голос, который он узнал бы из тысячи.
Роман открыл рот, чтобы произнести самое простое: «Я!», и не смог. Будто ком застрял в горле.
— Да кто там? — раздражалась Ирина. «Сейчас уйдет, — подумал Роман, — решит, что хулиганы», — и он поскребся в дверь, выдавив из себя хрипло-жалобным голосом:
— Ириша, я… это я.
Ирина, по всему видно, остолбенела. А потом спросила:
— Кто?
«Ну, опять пошли вопросы по кругу, будто ее подучили».
— Да я это, я! — рявкнул Роман, и дверь открылась.
— Рома! — повисла у него на шее Ирина. Голова ее была покрыта платком, из-под которого торчали бигуди.
— Рома!
— Не ори! — шепотом прикрикнул он на нее и вошел в насквозь провонявший коридор, но если принюхаться, то жить можно. Во всяком случае, никто на памяти Уманцева еще не умер. А воняло многослойно, с турбулентным эффектом, стойким запахом собранных в одной квартире двадцати жильцов, не отличающихся чистоплотностью.
Но Уманцеву было не привыкать. Он схватил жену за руку, и они прошмыгнули в свою комнату.
— Рома, — не унималась Ирина.
Уманцев сел на диван. «Так, могли поставить прослушку, когда узнали, что я жив», — заработала система самосохранения. Он поднялся, оттолкнул от себя Ирину, которая от неожиданности даже слова не произнесла, и принялся обследовать комнату. Хорошо, что всего шестнадцать квадратных метров.
«Куда обычно устанавливают прослушивающие устройства? — размышлял Роман, опять-таки вспоминая фильмы. — Люстра, приемник, телевизор, вазы, фотографии на стенах».
Обыскав квартиру, Роман в изнеможении опустился на диван.
— Рома, что случилось? Что с тобой? — боясь приблизиться к нему, причитала Ирина.
Он поманил ее рукой. Она подошла, с тревогой вглядываясь в его лицо.
— Не бойся, я с ума не сошел. Лучше скажи, никто за это время из незнакомых людей по ошибке не заходил к нам в комнату?
Ирина задумалась.
— Нет. Да и кому к нам заходить?
Уманцев откинулся на спинку дивана. Ирина засуетилась.
— Ромочка, я сейчас диван раздвину, а то одна…
— Не суетись, сядь, — притянул ее к себе Роман, и вдруг опять боль. Он не удержался от стона.
— Что? Тебе плохо? Роман закусил губу.
— У нас есть слабительное?
— Что? — с идиотским выражением уставилась на него Ирина.
— Слабительное! — прорычал Роман, корчась от боли.
— Нет, откуда? Я не употребляю.
«А дьявол, если пошлю ее в аптеку, могут узнать. Ведь наверняка оставили наружку», — точно заправский шпион, подумал Роман.
— Ну придумай, чем можно заменить?
— Так я у Клавдии Лаврентьевны сейчас попрошу, — бросилась она к двери.
— Стой! — ухватил ее за край халата Уманцев, валясь на диван. — Только без соседей.
Ирина совершенно растерялась, будучи не в состоянии понять более чем странное поведение мужа.
— А! — тихо взвизгнула она. — Касторка! Для детей покупала.
— Тащи, — прохрипел Роман.
Ирина вынула из шкафчика бутылочку с омерзительным на вкус и запах содержимым и взяла столовую ложку.
Роман, держась за живот, приподнялся, оттолкнул протянутую ложку, схватил бутылочку и, скривившись, выпил. Невероятным усилием подавил рвотный рефлекс.
— Дай чем-нибудь закусить, — прошептал.
Ирина вынула из банки соленый огурец и протянула Роману.
— Объясни! — приступила она к нему.
Уманцев поднялся на ноги и сказал:
