Глаза цвета коньяка вспыхнули.
— Скука не оправдание для любопытства.
— Я не любопытствовал, — проговорил он, чувствуя себя весьма неуютно. — Просто... проводил некоторые изыскания.
— Обыскивая мои личные вещи?
Это звучало так, словно он рылся в ее нижнем белье...
— Все было не совсем так. Я...
Мэдди открыла шкатулку. Там, поверх всего остального, лежал ее девичий дневник, и ленточки, которыми он был завязан, были теперь развязаны. Если он прочел ее дневник, полный глупых, дорогих сердцу девичьих грез, она умрет от унижения.
— Вы читали мой... вы умеете читать по-французски?
Он поморгал глазами с виноватым видом. Он сделал это. Он прочел ее дневник. И, как будто это могло служить оправданием, сказал:
— Я не хотел, чтобы так получилось... Я читаю по-французски, этот язык широко используется в дипло... — Он вовремя остановил себя. — Клянусь, я прочел не более пары фраз.
— Только потому, что я вернулась домой.
Судя по выражению его лица, она была права. Да как он смеет совать нос в ее личные вещи! Так-то он отплатил ей за всю ее заботу! Нарушил ее право на невмешательство в личную жизнь! Ей хотелось заплакать. Ей хотелось ударить его!
— Я поступил неправильно, открыв шкатулку, и приношу свои извинения. Откровенно говоря, я почти не читал дневник, но просмотрел альбом с рисунками и подумал...
Она подняла руку:
— Ни слова больше!
Если он скажет что-нибудь еще, она его ударит. Как он смеет говорить «я подумал»? Он, у которого нет истории, нет прошлого, откуда ему знать, как мучительны могут быть некоторые воспоминания?
Она засунула шкатулку на место.
— Взяв у вас деньги, я знала, что это осложнит ситуацию. Вы, наверное, думаете, что это дает вам право...
— Это не имеет никакого отношения к деньгам. Мне такое и в голову не могло прийти. Это было бы отвратительно.
— А рыться в моих вещах за моей спиной разве не отвратительно?
Он некоторое время молчал, потом сказал:
— Вы правы, это тоже отвратительно. И я очень сожалею.
По его лицу было видно, что он сожалеет, и она немного смягчилась. Но не совсем. Ведь он читал ее дневник... она чувствовала себя так, словно ее раздели догола.
Он сидел на краешке кровати, наблюдая, как она накрывает на стол. Примерно через десять минут она случайно взглянула в его сторону.
— Вы меня простили? — сразу же спросил он.
Мэдди презрительно фыркнула. Но ее уже ждала улыбка, способная прогнать остатки ее гнева, слишком обворожительная, чтобы можно было перед ней устоять. Он, стервец этакий, отлично знал это.
— Если эти сапоги порвали мои простыни, я выставлю вас отсюда в дом викария в два счета, несмотря на уплаченные десять фунтов.
— Один сапог, — поправил он ее. — Второй сапог, если помните, вы умудрились прикончить насмерть. А простыни не разорваны, так что нет необходимости посылать за преподобным пустозвоном.
В его глазах плясали озорные искорки: этот бессовестный тип знал, что она блефует.
— Вы должны быть благодарны, что я испортила ваш сапог, а могла бы оставить вас замерзать в грязи.
— Но вы этого не сделали и я вам очень благодарен.
Следовало бы издать закон, запрещающий говорить таким голосом, как у него. Его сюртук лежал на кровати рядом с ним. Она взяла его и повесила на крючок. Так он непременно потеряет форму, но какое ей до этого дело?
— Значит, вы не совсем безнадежны, — сказала она. — А вот и дети идут. Если вам потребуется помощь, чтобы снять сапог, попросите Джона или Генри. А я занята.
Глава 10
— Нельзя ли попросить горячей воды? — сказал Нэш перед ужином. — Я хотел бы побриться.
Она весь день была с ним безупречно вежливой. От такой холодной вежливости можно было простудиться.
Ему совсем не нравилось, что Мэдди держит его на почтительном расстоянии. Он несколько раз пытался прорваться сквозь этот барьер вежливости, которым она отгородилась. Но безуспешно.
— Да, конечно, — вежливо ответила она.
Захватив его бритвенные принадлежности, она принесла горячую воду и полотенца.
— Спасибо. — Он с улыбкой протянул ей кисточку. — Не окажете ли мне такую честь?
Это был жест, демонстрирующий полное доверие, хотя, когда она в таком настроении, подумал он, доверять ей подносить бритву к его горлу рискованно.
— Ваши руки больше не дрожат; вам не нужна моя помощь, — сказала она и позвала Джона, чтобы он подержал зеркало для мистера Райдера.
Вместе с Джоном пришел также Генри, и то, что, как надеялся Нэш, должно было стать актом примирения, превратилось в урок бритья для двух мальчиков, а Мэдди тем временем занялась подготовкой к ужину.
Он предполагал поужинать с ними вместе за столом, но как только были убраны бритвенные принадлежности, пришли девочки с его ужином на подносе.
Он хотел было сказать, что мог бы встать с кровати, но поймал взгляд Мэдди.
— Вам нужно что-нибудь еще, мистер Райдер? — спросила она таким вежливым тоном, что он предпочел остаться в постели.
Еще порция такой вежливости чревата несварением желудка.
После ужина, когда со стола было убрано и посуда помыта, она сказала детям:
— Мистеру Райдеру скучно лежать в постели и ничего не делать. Почему бы вам не научить его играть в ваши любимые карточные игры?
Он вздохнул. Его продолжали наказывать.
Не прошло и нескольких минут, как все пятеро детей сидели на кровати, а он играл в игру под названием «Рыба», в которой нужно было подбирать парные карты.
— Не хотите ли к нам присоединиться? — спросил он Мэдди.
— Спасибо, мистер Райдер, но у меня много дел.
Теперь она называла его мистером Райдером через каждые несколько слов, обращаясь с ним с вежливым безразличием, как будто он и в самом деле просто квартирант.
— Мистер Райдер, у вас есть королева? — спросила Джейн, причем голос ее звучал так, как будто она уже задавала ему этот вопрос, а он не обратил внимания.
Нэш покорно отдал свою королеву. Джейн взяла ее с самодовольной улыбкой, и Нэш решил повнимательнее относиться к игре. В этом коттедже его самолюбию уже было нанесено немало ударов. Нельзя допустить, чтобы его обыгрывали даже маленькие дети. Нет, он не сдастся без боя.
Пока они играли в карты, Мэдди принесла полное ведро соломы и срезанные ветки какого-то вьющегося кустарника и уселась на низкий табурет с устрашающего вида ножом в руках. Он уловил запах мокрой соломы и пчелиного воска.
