Ни в одной из галерей на «улице Рыб» Юдит тоже не оказалось. Дойдя до конца улицы, Реувен развернулся на сто восемьдесят градусов, прошел несколько шагов в обратном направлении, свернул направо на «улицу Овена», дошел по ней до «улицы Водолея» и вдруг увидел изысканную керамическую вывеску, на которой было написано: «Галерея Марракеш». Сердце у него учащенно забилось, и он вошел внутрь. В галерее было пусто. За антикварным столом стоял обитый красным бархатом резной стул с высокой спинкой. На стеллажах располагались стандартные предметы иудаики — серебряные ханукальные подсвечники, мезузы, указки для чтения Торы, бутылочки для благовоний — и восточная посуда: супницы с резными крышками, покрытыми синими и золотыми полосами, тазы, расписные чаши, круглые медные подносы, серебряные и медные кувшины, украшенные фигурками людей и животных. Такую посуду Реувен видел во множестве на рынках Касабланки и Марракеша. На одной из стен висели серебряные, медные и керамические амулеты в форме ладони. Были здесь и два набора шахмат, причем один точно такой же, какой он видел в предыдущей галерее. Его очень удивило, что владелец галереи оставил весь этот товар без присмотра и ушел. Ведь пара пустяков войти, украсть что-нибудь и сбежать. И тут он услышал шум сливающейся в унитазе воды. Потом вода полилась уже из крана. Наконец дверь задней комнаты отворилась, и из нее вышла Юдит. Она очень растолстела, поседела и была страшно похожа на Симону Синьоре в фильме «Вся жизнь впереди». Она нисколько ему не удивилась, словно заранее знала, что он придет, спокойно посмотрела на него своими голубыми глазами, улыбнулась и сказала:
— Bonjour, Marceau. Comment allez-vous?
У Реувена отлегло от сердца.
— Très bien, — ответил он с улыбкой. — Je suis content de vous voir[66].
Она подошла к нему, приложилась к его щекам своими мягкими душистыми щеками и сказала уже на иврите:
— Присаживайся. Я принесу что-нибудь попить.
Реувен сел на одну из плетеных табуреток, а Юдит скрылась за дверью. Он услышал звук открывающейся дверцы холодильника, затем послышался шум льющейся воды и звон кубиков льда. После чего дверь открылась и появилась Юдит. В руках у нее был стеклянный кувшин холодного лимонада со льдом и мятой и два синих стакана. Поставив все это на стол, она разлила лимонад по стаканам и дала один из них Реувену. Он осушил свой стакан залпом и только тогда понял, как хотел пить. Лимонад был вкусный. Юдит налила ему второй стакан, села на резной королевский стул и спросила по-французски:
— Как дела у Офера, Хаи, Бени и Йонатана?
— Спасибо, у них все нормально, — ответил Реувен, удивившись, что она помнит их имена. Ведь никого из них она не знала. Юдит сказала, что слышала про Эммануэллу, выразила Реувену свои соболезнования и извинилась за то, что не пришла на похороны. «Была в этом время в Брюсселе, — объяснила она и, покачав головой, добавила: — Бедная девочка». Реувен вспомнил кассету, которую смотрел у Офера, и сердце его болезненно сжалось. Ему очень хотелось спросить Юдит про ту субботу, тридцать лет назад, но спрашивать прямо сейчас было неудобно, и он решил немного подождать. Юдит печально улыбнулась и сказала:
— Из всей нашей компании остались теперь только мы с тобой.
— Да, — кивнул он, — только мы с тобой.
Он рассказал ей про телефильм, над которым работал Офер. — Когда я был в Марокко, я не думал, что делаю что-то особенное. Мне даже в голову не приходило, что когда-нибудь мой сын будет снимать про это фильм.
— Пусть приходит ко мне, — сказала Юдит. — Я расскажу ему много интересных историй.
Реувен спросил, бывает ли она в Марокко, и показал рукой на посуду и другие вещи на полках. Юдит засмеялась.
— Я езжу туда по нескольку раз в год. Только теперь уже не как любовница-блондинка, на которую все смотрят косо, а как богатая иностранка с толстым кошельком. — Она рассказала ему о переменах, произошедших в Марокко, затем взглянула на часы и спросила: — Слушай, а ты уже обедал?
— Нет, — ответил Реувен. И хотя он очень хотел есть, зачем-то добавил: — Но я совсем не голоден.
— Знаешь что, — сказала Юдит, — пойдем-ка с тобой в порт. Поедим хорошей рыбы и напьемся. В память о прошлом.
— А может, не стоит? — смущенно пробормотал Реувен, не привыкший тратить деньги на рестораны. Юдит посмотрела на него с упреком:
— Ты мой гость. Не обижай меня.
Они вышли на улицу. Юдит заперла железную дверь, и они тронулись в путь. Миновали площадку, выложенную плиткой, спустились по нескольким крутым лестницам на «улицу Знаков зодиака», затем прошли через узенькую арку и вышли к порту. В ресторане Юдит предложила ему сесть за столик, стоявший прямо у воды. Неподалеку от них покачивались на волнах рыбацкие лодки. Реувен сел напротив Юдит и подумал: «Господи, как же давно я не был в ресторане. Тем более не с женой. И как хорошо, что можно говорить по-французски». Молодой араб-официант поздоровался с Юдит как со старой знакомой, быстро накрыл на стол и порекомендовал заказать морского окуня.
— Только что из моря, — сказал он. — Еще час назад дышал. Очень полезен для сердца, и никакого холестерина.
Юдит заказала хумус, несколько салатов, окуня и бутылку «шардонне». Официант принял заказ и ушел.
— Видал? — засмеялась Юдит. — Как увидел двух стариков, так сразу про сердце заговорил. Их тут так обучают. Но кто скажет нам, что делать со склерозом сосудов души, которая в нашем возрасте уже не получает достаточно кислорода, атрофируется, утрачивает интерес к жизни и людям, и главным удовольствием для нее становятся еда и питье?
Реувен посмотрел на нее и неуверенно спросил:
— А тебе не хотелось уехать из Израиля и вернуться обратно в Брюссель?
Юдит наклонилась к нему и прошептала с сильным французским акцентом:
— Ради Израиля я отказалась от бельгийской короны.
Они рассмеялись. Потом Реувен посерьезнел и сказал, что после убийства Рабина он живет как во сне.
— Все ведут себя так, будто ничего не случилось, и делают вид, что психически здоровы, но, по-моему, на самом деле мы все тяжело больны, и жить с каждым днем становится все противнее. Как мы до этого докатились? Никак не могу понять.
Тем временем официант вернулся с подносом, расставил на столе тарелки с питами, соленьями, хумусом и восточными салатами, затем торжественно открыл бутылку вина и налил Реувену немного на пробу. На вкус вино было приятное, но сказать наверняка, хорошее оно или нет, Реувен не мог и испугался, что Юдит это заметит. Чтобы скрыть свое замешательство, он одобрительно кивнул официанту головой, и тот, стараясь не пролить ни капли, налил им полные бокалы. Бутылка у него в руках вращалась, как булава в руках жонглера. Юдит и Реувен посмотрели друг на друга, как два ветерана войны, улыбнулись и чокнулись. Юдит окунула кусочек питы в хумус и сказала:
