После трех дней осады Кадис решил впустить непрошеного гостя.
Художнику из ордена Арс Амантис наконец удалось проникнуть в логово своего соперника. Разыграв дружелюбие, он забросал хозяина студии историями из их студенческой жизни, представив дело так, словно они были давними приятелями. Утаил он лишь зависть, которую всегда испытывал к удачливому однокурснику.
Мазарин увлеченно трудилась за мольбертом, озаренная лучами солнца, проникавшими в комнату сквозь стеклянный купол. Теперь художник понимал, отчего Джереми принял девушку за воплощение Святой. Исходившая от нее сила была явственной, а рука умелой и твердой.
— Твоя ученица? — спросил завистливый художник.
Кадис не ответил. Назойливый посетитель его явно раздражал.
— Зачем ты пришел, Флавьен? У меня нет времени. Мы не виделись черт знает сколько лет; теперь слишком поздно возобновлять знакомство.
— Мне нужно поговорить с тобой наедине об очень важном деле.
— Я тебя слушаю.
— А она?
— Она член семьи.
— Ладно. Что ты знаешь о катарах?
— О катарах? Странный вопрос. При чем здесь катары?
— Очень даже при чем. Я всегда думал, что твой Дерзновенный Дуализм восходит к их представлениям.
— Ты полагаешь, это я придумал термин "Дерзновенный Дуализм"? Должен признаться, я тебя не понимаю.
— Мы считаем, что ты принадлежишь к одной из ветвей катаров. Что ты наш собрат, хоть и... — он цинично усмехнулся, — отступник. Ты прячешь то, что принадлежит не одному тебе.
— Кто это "мы"? Какого дьявола ты здесь болтаешь? Да ты, наверное, рехнулся!
— У тебя есть то, что принадлежит всем нам, и тебе придется это вернуть. По-хорошему... Или по-плохому.
Мазарин внимательно прислушивалась к разговору. Какое отношение Кадис имеет к катарам?
— Где ты прячешь тело нашей Святой?
Тело? Святой? Она не ослышалась? Мазарин вся обратилась в слух.
— Какой еще святой? Вон из моей студии! — Кадис схватил наглеца за плечо и подтолкнул к выходу.
— Ты обязан разделить с нами свой успех, Кадис... И свое вдохновение. — Пришелец бросил взгляд на Мазарин, едва успевшую спрятать медальон под рубашку.
— Уходи, Флавьен. Ты забываешься.
— Ты прячешь ее среди картин? — Завистник рыскал глазами по студии. — Или замуровал в стене? Это она дала тебе славу?
— Вон! Убирайся, или я позову полицию.
— Мы знаем, что ты прячешь нашу Сиенну, мы все равно ее найдем. Предупреждаю: мы не остановимся, пока не добьемся своего. Я не один, нас много. Имей в виду.
— Вон... вон отсюда!
— Кадис... Что случилось? — спросила Мазарин очень мягко.
— Не волнуйся, этот господин уже уходит.
Мазарин подошла к Флавьену и твердо взглянула ему в глаза, хотя в душе готова была разрыдаться от страха.
— Что с вами, месье? Не можете смириться с тем, что другие талантливей вас? Быть может, вами движет зависть?
— Не надо, Мазарин.
Флавьен вперил взгляд в вырез на ее блузке, сквозь который виднелась цепочка медальона.
— Хочешь побеседовать наедине, верно, малышка? Ты наверняка знаешь больше, чем он. — Но Кадис уже тащил его к дверям. Выкинув непрошеного гостя за порог, он с шумом захлопнул дверь перед его носом.
— И не вздумай сюда возвращаться, слышишь?
Он все испортил. И как! Полный идиот, вот кто он такой. Почему он не смог сдержаться — может, тогда бы удалось втереться в доверие к Кадису...
Зависть сыграла с Флавьеном злую шутку. Попав в студию к своему сопернику, увидев его в окружении подлинно прекрасных полотен, истинных шедевров, он потерял голову от ярости и горечи. Унижение оказалось слишком сильным.
Как же он теперь покажется на глаза остальным братьям Арс Амантис? Как объяснит, что упустил уникальный шанс?
Так корил себя Флавьен, шагая к метро.
А девушка... Как она прекрасна, как чиста, какая сила исходит от ее хрупкого тела!
— Кретин! Вот ты кто! — воскликнул художник, спускаясь по ступенькам.
На него начали оглядываться.
— Вот именно, дамы и господа! — Флавьен отвесил шутовской поклон. — Перед вами самый большой кретин во всем Париже.
Прохожие брезгливо обходили его, думая, что перед ними очередной городской сумасшедший.
— КРЕТИН! Тебя бы самого камнями закидать! — вынеся себе столь суровый приговор, он исчез за стеклянными дверьми.
39
Мазарин больше не могла работать. Она слишком сильно испугалась. Наглый незнакомец хотел забрать ее Святую. Лишить ее самого дорогого.
— Малышка, ты дрожишь. — Кадис обнял ученицу за плечи. — Не бойся. На своем веку я повидал немало психов. Бедняги! Они хотят казаться опасными, а сами совершенно безобидны. Представляешь, он хотел тело какой-то святой! — Художник от души рассмеялся. — И еще намекал, что мы с ним братья...
Мазарин сосредоточенно размышляла. С кем бы посоветоваться? С Кадисом? Нет. Только не с ним. Что он о ней подумает? Тогда с антикваром. Если она расскажет обо всем Аркадиусу, тот ей поможет? Или с Паскалем? Нет, доверять нельзя никому.
Если она потеряет Святую, то не сможет жить дальше... Не захочет... Просто не станет...
— Забудь об этом, Мазарин. Все это сущие пустяки. Продолжим?
Она скорее умрет, чем расстанется с Сиенной.
— Похоже, этот жалкий тип спугнул твое вдохновение. Придется сделать перерыв. Хочешь, прогуляемся? — рассуждал Кадис. — Нет, лучше пойдем пообедать.
Мазарин тряхнула головой, возвращаясь к реальности.
— Пообедаем?.. В городе?
Прежде Кадис никуда ее не приглашал. Все их встречи происходили в стенах Ла-Рюш. Если не считать того свидания у Триумфальной арки, Кадис и его ученица еще нигде не показывались вместе.
— Я давно хотел показать тебе одно удивительное место. Место, которое хранит память о великих живописцах прошлого.
— А где это?
— В самом сердце Монпарнаса. Ах, если бы мы с тобой могли перенестись в ту удивительную эпоху... "Ротонда", "Куполь", "Дом", "Клозери-де-Лила". Ты, моя муза, моя любовь, моя художница... — Он вздохнул. — Моя подруга... Мы с тобой закатились бы в "Кантин-де-Васильефф" и там очень быстро опьянели бы от искусства. Напились до белой горячки всей этой красотой, которая дала мне так много и так многим мне обязана. Радовались бы как дети, грустили непонятно отчего... кипели бы от дикой ярости, сходили с ума от беспричинной тоски... Мы с тобой станцевали бы большой вальс на главной сцене жизни, малышка.
