Этот альбом я купил спустя два дня. Раньше я обычно покупал его на кассетах, а последнее время на CD. Я часто переезжаю с квартиры на квартиру и за время этих переездов перетерял все любимые книги, все любимые диски, несколько любимых джинсов… всех друзей, всех девушек, любую надежду на нормальные отношения с кем бы то ни было… Ну, потерял и потерял — ничего из перечисленного вернуть я не пытаюсь. И только альбом The Joshua Tree каждый раз покупаю заново.
2
Где-то до июня — июля год медленно ползет в гору. А потом — вжжжихх! — следующих месяцев до самого декабря ты и не вспомнишь. С жизнью тоже так.
Тем, кто вместе со мной начинал слушать U2 в 1980-х, сейчас под сорок. Им пришлось несладко. Моему поколению достался сложный вираж, и проходили мы его с трудом. Но следующему-то поколению не досталось ничего. К тому моменту, когда они родились, мир был уже мертв.
К тридцати годам наши родители имели маленькие, но твердые зарплаты. Они планировали летние отпуска, покупки шуб и кооперативных квартир. Мои ровесники к тридцати годам даже и не думают начать раздавать долги. Большинство именно за счет родителей и живет.
В конце 1980-х казалось, будто мы — победители. Самое свободное поколение в истории страны. Чтобы понять, что это была ошибка, понадобилось целых пятнадцать лет. А ведь впереди еще какая-никакая старость.
Никому из моих ровесников пенсия не светит. Кто-то провел жизнь в бомбоубежищах, переделанных под рейв-клубы. Кто-то — сидя в кофейнях на Невском. Я — катаясь по свету. В молодости мы как-то умудрялись находить денег на еду, алкоголь и авиабилеты. Еще лет десять можем продолжать в том же духе. А потом?
Пятнадцать лет назад я жил в самом центре Петербурга, носил модные футболки и общался лишь с теми, кто завтра станут героями. Среди моих приятелей были будущие миллионеры и будущие звезды рок-н-ролла. Я был знаком с будущими мужьями самых красивых женщин мира и с теми, кому на набережных моего города непременно будут установлены бронзовые бюсты… У всех нас было блестящее будущее. Только оно так и не наступило.
Один мой приятель сегодня зарабатывает на жизнь тем, что продает тупым японским туристам фальшивую черную икру. В магазине аналоговая икра, сделанная из рыбьего мяса, стоит $2,5. Парень продает ее, как настоящую, по $12. Вдуть удается от силы десять банок в неделю. Вырученные деньги он тут же пропивает с друзьями. Хорошо так жить, когда тебе семнадцать, но как быть, если тебе скоро сорок?
Другой друг юности числится рабочим при главной петербургской панк-группе. В его обязанности входит кататься с группой по гастролям, драться во время концертов с фанатами других коллективов и с утра до вечера пить с музыкантами алкоголь. Прекрасная профессия для двадцатилетнего паренька, но выдержишь ли ты такой ритм в пятьдесят?
Эти двое еще неплохо пристроились. Парень, в 1990-х снабжавший меня флаерами на первые рейвы, теперь сидит в испанской тюрьме (14 граммов кокаина). Остальные приятели работают в основном охранниками в дешевых магазинах. Две недели они ходят на службу, потом решают начать новую жизнь, увольняются, месяц ищут новую работу, потом понимают, что никакой новой жизни не бывает, и находят место охранника в дешевом магазине, и опять две недели ходят на службу, а потом опять понимают, что дальше так жить нельзя, и опять увольняются, и так без конца…
Двухтысячные оказались похмельем. Мой век весь вытек.
Кто-то из приятелей уже умер. Недавно, вернувшись из китайского Тибета, я включил телевизор, а там по всем каналам рассказывали, что моего одноклассника по имени Ян застрелили в Иркутске. Парень работал журналистом, поехал участвовать в выборах, перебежал какую-то лишнюю дорогу и схватил пулю. Вроде бы даже две пули: в грудь и контрольную в голову.
Не стану врать, будто событие меня потрясло. Последнее время мы с Яном почти не общались. Встречаться было незачем, говорить не о чем. А потом его взяли и застрелили…
Я полистал записную книжку в мобильном телефоне, нашел его номер, долго-долго разглядывал цифры, а потом нажал кнопку Delete. В этой телефонной книжке и так было лишь несколько номеров. А скоро их, наверное, не останется совсем.
3
Когда мне было шестнадцать, ночи я проводил в петербургском Jazz-club’е. С тех пор я перепосещал чертову прорву похожих заведений. Где-то в них я потерял лучшее десятилетие своей жизни. Иногда я пытаюсь отыскать его обратно.
Последнее время если я куда и выбираюсь, то только в бар «Дача». Заведение принадлежит губастенькой девушке-немке. Ходят в «Дачу» для того, чтобы к двум часам ночи напиться до потери человеческого облика и сплясать на столе. Летом в баре так жарко, что пот капает вам в пиво прямо с потолка.
Как-то в этом баре я встретил молодого англичанина, который прибыл в Петербург из Камбоджи через Киргизию и русский Урал. В моем городе он собирался отдышаться, Western Union’ом получить денежный перевод и порулить дальше.
Мы разговорились, обсудили страны с недорогим визовым режимом и выпили по пиву. Пять недель назад этот парень сидел в камбоджийских джунглях и рассматривал древний потерянный город Ангкор. Теперь он пытался мне об этом рассказать. Выходило у него не очень. Я знаю это состояние. Когда два месяца подряд не разговариваешь вообще ни с кем, то забываешь, как это делается.
Он спрашивал:
— Ты был в Индокитае?
— Я много где был. Но в Индокитае не был.
— Ни разу не был в Индокитае? Даже в Таиланде не был?
— Нет.
— И не собираешься?
— Там же секс-туризм!
— Ну и что?
— Не люблю я все это…
— Ни разу не был в Индокитае! Блин, парень, куда ж ты тогда ездил?
— А чего мне делать в Таиланде?
— Да ладно! Знаешь, как там красиво? А в Мьянме еще красивее!
— Да?
— Ты просто не представляешь, какая там красота!
(Типы вроде него (и вроде меня) ничего и никогда не построят. Зато могут что-нибудь украсть. Когда мы все наконец поумираем, после нас не останется даже детей, способных нас похоронить (подробнее об этом см. гл. 8).)
— Я не за этим езжу по свету. На красоту красивую я могу посмотреть и дома, в Петербурге.
— Right! Ваш Петербург — очень красивый город.
— Ну и нафига тогда мне ездить за красотой в Индокитай?
— А зачем вообще ты куда-то ездишь?
— Я ищу.
— Ищешь?
— Я пытаюсь найти такую штуку, которая не развалится от времени. Не умрет, понимаешь? Я ищу место, об которое время сломает зубы. В Индокитае такого точно нет.
— Такого, парень, нигде на свете нет!
— Ха! Много ты знаешь!
