Мэдди даже скучала по его урокам грамматики. Она писала ему любовные письма, подписываясь «Фонетически твоя», и не отправляла их. Она лихорадочно листала «Прайвит ай» в надежде найти сообщение о разводе Дрейков и втыкала иголки в самодельную куклу по имени Фелисити. После еще одной, особенно омерзительной попытки мистера Танга потрогать ее за нижние части тела и после очередного отказа отпустить ее к зубному врачу у Мэдди возникло настойчивое желание перевести хозяина на итальянскую кухню.
Отправив своего перекормленного оливковым маслом ипохондрика в больницу, Мэдди потратила на виски деньги, отведенные на хозяйство, и слонялась по пустому дому, время от времени лакомясь очищенными креветками (кошки были посажены на диету из вареных спагетти), лелея свою сердечную боль и питая свой гнев. Она занималась этим с таким же усердием, с каким другие обкусывают ногти до самого мяса. Она думала об Алексе. Как получилось, что она стала одержима человеком, столь не сходным с ней по характеру? Танцуя, он исполнял па, которые никто уже не делал. Он слушал произведения умерших людей. На дискотеках окружающие удивлялись тому, как быстро он выучивает тексты песен, не подозревая, что он знает их еще с тех пор, когда они исполнялись впервые. Неужели все было галлюцинацией? Может ли галлюцинация иметь над человеком такую же власть, как героин? Кто же на самом деле тот мужчина, которого она любит? Мэдди поклялась выяснить это.
* * *
Проникнуть в квартиру не составило труда. Прожив большую часть своей взрослой жизни в одиночестве, она научилась этому наравне с покраской стены и заменой прокладок в кране. Просунув пластиковый билет от метро между дверью и косяком, она запросто справилась с замком.
Квартира на Мейда-Вейл оказалась вовсе не мрачной и обшарпанной, как утверждал Алекс. Она была пронизана лучами света, острыми и блестящими, как клинки. Однако на Мэдди произвели впечатление вовсе не бесценные скульптуры первобытных богинь и не древние окаменелости, а едва заметные детали: приколотые к кухонному шкафу записки с напоминаниями не проспать и купить туалетной бумаги. Целые письма на обратной стороне использованных конвертов с указаниями заполнить формочки для льда, почистить йогуртницу, разморозить лазанью. Удерживаемые на дверце холодильника магнитиками в виде ананасов извещения о «гаражных распродажах», благотворительных базарах, политических митингах и камерных концертах. Анкеты для участия в розыгрыше оплаченного путешествия в Тоскану, детские рисунки с загнутыми, как у заветрившегося сыра, уголками. Расчески без зубьев, всякие безделушки и украшения, прочие символы совместного прошлого. Даты, обведенные кружком в кухонном календаре, – даты, к которым Мэдди не имела никакого отношения.
Ничто не указывало на то, что этот брак доживает свои последние дни. В квартире было много комнатных растений, и не вызывало сомнения, что за ними тщательно ухаживают. Мэдди казалось, что они придирчиво разглядывают ее и осуждающе машут ей ветками. С книжных полок, с диванов, с телевизоров на нее смотрели плюшевые мишки, заводные черепахи и разноцветные пластмассовые ламы. Попятившись, она наступила на деталь от «Лего». Пройдя в ванную, обнаружила четыре потрепанные зубные щетки и наполовину выдавленный тюбик противозачаточного крема.
Мэдди неожиданно начала издавать звуки, похожие на хлюпанья вантуза в засоренной раковине. Стараясь не разрыдаться, она пробежала через холл, застеленный ковром цвета крикетной лужайки, и ворвалась в спальню. С туалетного столика ей улыбалось собственное лицо. Только более морщинистое, более уверенное. Фелисити. Она была запечатлена на фотографиях в разных видах. Серьезная, в парадной университетской форме. Веселая, в лыжном костюме. Чувственная, в бальном платье. Смеющаяся, в обнимку с мужчиной, которого любила Мэдди. Мэдди откинула с кровати покрывало и одеяла и принялась искать следы спермы на простыне. Потом уткнулась лицом в пижаму Алекса и начала вдыхать его запах, напоминавший аромат свежеиспеченного хлеба. На прикроватной тумбочке она увидела групповой снимок в серебряной рамке. Все четверо насмешливо улыбались – ну прямо-таки счастливое семейство с рекламного проспекта страховой фирмы.
Все кончено. Алекс никогда не уйдет от семьи. Он – космонавт, связанный фалом со своим кораблем, объединившим в себе работу, семью, брак. От этой связи зависит его жизнь. Мэдди обратила внимание на то, что простыня разрисована крохотными огурчиками, а на наволочках пастельными тонами вышито «Да». Она решительно перевернула подушки на ту сторону, где было вышито «Нет». Нет. Нет. Нет. Она снова зарылась лицом в его пижаму. «Тупой ублюдок», – подумала она, и ее вырвало.
Родовое влечение
За много лет Мэдди поняла, что любовь, как и гонорея, излечима. И ее последствия не так губительны, как, скажем, лобовое столкновение с нефтяным танкером. Несмотря на мрачное и подавленное настроение, острую сердечную боль, она знала, что со временем все закончится. Хотя ей потребовалось два года, чтобы переболеть мужчиной, с которым она никогда не встречалась, – это был Дэвид Кессиди из семейства Партридж, а сама она находилась в препубертате, – она все же справилась с собой.
Тот день можно было бы считать концом всего, если бы Мэдди вдруг не стала походить на сестру из шоу Бенни Хилла. Ее груди набухали быстрее, чем проявлялся полароидный снимок. Сначала она делала вид, будто ничего не происходит. Однако появились другие симптомы. Каждое утро она просыпалась с отвратительным привкусом во рту, и ее рвало почти до обеда. «Комковатым хохотом», «пирогом с полынью» – вот как это называли дома. Несмотря на усталость, она лишилась сна. По ночам, лежа в просторной с балдахином кровати мистера Арнольда Танга, она считала овец – целые стада. Мысль о чае, кофе или алкоголе вызывала у нее дрожь отвращения. А еще у нее была задержка.
Наконец-то она поняла, что есть нечто худшее, чем месячные. Это – когда их нет.
Однако она старалась не обращать внимания на столь важный симптом. Ведь у нее были задержки всегда и во всем: от арендной платы до библиотечных книг. Не о чем беспокоиться, так ведь? Она часами корпела над подсчетами, но каждый раз приходила к одному и тому же неутешительному результату. Успокаивая себя тем, что ей никогда не давались точные науки, она купила калькулятор. Вооружившись им, она так и не добралась до решения основной задачи, потому что в ней внезапно вспыхнула страсть к извлечению квадратного корня из семи. Но даже когда у нее появилось неопровержимое математическое доказательство, она продолжала убеждать себя в том, что эта беременность – мнимая. Может, это просто менопауза? Или, что более вероятно, метеоризм? «Жаркое из турецкого гороха» – такое прозвище она дала своему воображаемому плоду. «Готовая фасоль на гренке». Прошла еще неделя, прежде чем она купила упаковку – шесть штук – тестов на беременность.
«Подержите тестер под струей мочи в течение нескольких секунд» – было написано в инструкции. Пока в окошечке не появилась голубая полоска, Мэдди отказывалась признавать то, о чем знала уже давно. Итак, она стала «женщиной в беде». Членом Клуба толстушек. Беременных, у которых пузо растет как на дрожжах. Она сделала тест на беременность и потерпела крах. Единственный тест, где нельзя смошенничать.
