Теперь люди приходят ко мне, объявляя самые обычные события знаками святости Камбъяти. «Моя корова дала две бадьи молока вместо одной», «Я за неделю излечился от чирьев, а мой дурак шурин за три. Добрый Фабрицио внял моим молитвам», «У меня много лет болела спина, а потом прошла как по волшебству. Думаю, после того, как я прошел через площадь точно по его следам», «Ночью я видел, как из тумана у дороги вышла лошадь. Казалось, это волшебство. Я думал тогда о добром Фабрицио». Как мне это понимать. Как я должен судить?
Эти люди вызывают у меня головную боль.
Башня посередине
Вернемся теперь к той ночи, когда Дон Фабрицио и Омеро взобрались мимо больших часов на вершину башни в сердце Кремоны. С той ночи они оставались на башне, так и не сошли вниз, они навсегда останутся на башне. Время спускалось с безвременья подобно комете, падающей из космоса.
Фабрицио и его слуга ждали высоко над площадью. Просто ждали и смотрели, как возвращается комета, летящая по спирали времени за пределами познаний обычных людей. Время от времени Фабрицио озирал в телескоп небо, горизонт и, наконец, опускал телескоп и снова смотрел вниз, на город.
Разглядывая площадь, он бормотал:
— А знаешь, друг мой, мы здесь на башне в центре города, в центре наших жизней, в центре времени. Мы всегда посередине, на вершине между прошлым и будущим, между последним мигом, что уже прошел, и следующим, что еще не настал. Куда бы мы ни шли, любой путь приводит нас к этой середине, и любой уводит от нее. Правда, в этом есть что-то волшебное? Какое-то чудо?
Омеро подлил себе вина.
— Ну, раз вы так говорите.
— Мы всегда внутри чуда, сидим на башне чудес минувших мгновений под открытым небом мгновений грядущих. — Он помолчал. — Омеро, смотри, на площади снова начинается представление.
— А нам можно спуститься и посмотреть?
— Не сейчас. Мы должны ждать.
— Чего мы ждем?
— Комету, конечно. Ты забыл?
— А что мы сделаем, когда появится комета?
— Будем смотреть, как она пролетает.
— И все?
— Да. Тебе недостаточно?
Омеро пожал плечами:
— Пока появится комета, представление закончится, и мы все пропустим.
— Я бы насчет этого не беспокоился. Представление продолжается бесконечно. Мне кажется, комета — часть представления. По-твоему, они не увидят ее с площади под открытым небом? Мы тоже — часть представления.
— Если так, почему я не знаю своих реплик?
— Все, что ты говоришь, и есть твои реплики. В этом представлении не нужно разучивать слова, произнести которые тебе предназначено судьбой. Знай, Омеро, что актеры комедии масок говорят, что придет на ум, без подготовки.
— Как в жизни?
— Да, как в жизни. Ты видишь?
— Ничего не вижу или мало что. Темно. Кажется, я вижу свечу в окне на той стороне площади. И звезды, не меньше тысячи.
— Все предаются любви, или умирают, или мечутся во сне, или видят сны о представлении на площади, или беспокоятся за дитя. Один пытается решить математическую задачу — чему равно тринадцать, поделенное на восемь? Другой сочиняет стихотворение в уме. Третий ненавидит соседа или задумывает месть. Каждый — в сердцевине, внутри своей жизни.
— Где же эта проклятая комета?
— Показалась и улетела и прилетит снова. Она вернется, потому что движется по неизменной спирали времени. Она прилетает, когда прилетает. Как женщина, что стряхивает с длинных волос звездную росу.
— Почему?
— Почему? Этот вопрос нечасто услышишь. Почему? Представления не имею. Почему? Я не знаю ответа на этот вопрос, я вечно ищу ответ на него.
Омеро уставился на хозяина. Он шептал, на этот раз без издевки:
— Святой покровитель чудес.
Глава 8
Еще одно чудо. Говорят, оно произошло в 1749 году, 13 августа, в день Камбъяти, тогда же празднуется день святого Ипполита, первого антипапы, и святого Кассиана из Имолы, чей культ ограничен местными календарями. Говорят, река По наполнилась вином — чистым белым вином, поразительно свежим и прозрачным. А вечером наполнилась вином красным, густым и темным. Люди говорят, что могли пить и пить, не пьянея. К утру река снова стала обычной. Как мне понимать эти бесконечные излияния?
Беседа с монахом
Падре Аттилио Бодини стоял у двери в белых одеждах и черном плаще, какие были приняты в его ордене. Адвокат дьявола тут же узнал смутьяна, устроившего шум во время представления на площади. Как все художники, что много-много лет пишут фрески, он страдал от профессиональной болезни: голова была запрокинута и не опускалась. Лишь с большим трудом, превозмогая боль, он мог посмотреть прямо, о том, чтобы наклонить голову, и речи не шло.
