– Много теперь таких!
Гайя его поняла. И улыбнулась:
– На пароход точно хватит.
Для нее философский пароход был уже решенным делом. Какую-то часть надломившихся людей, считала она, впрямь следует выслать. Их не за что убивать, но они не приносят никакой пользы. Скорее, вред. Кому это нужно? Она смотрела на факты трезво. В этом она всегда оставалась истинной гражданкой Есен-Гу. Она никому больше не хотела передоверять своего будущего, особенно уродам. Отработанный материал должен рассеиваться во времени и пространстве. Так было всегда. У природы не бывает любимчиков. Нельзя же считать любимчиками тупых морщинистых гаттерий, доживающих свой нудный век на островах, полностью отрезанных от потрясенного Катастрофой мира, или пучеглазых латимерий, бессмысленно двигающих хвостами в придонных течениях.
Неудачники. Так точнее.
Природа любит очищать планету для новых видов. Она с энтузиазмом сотрясает целые континенты, обрушивает горные цепи, разражается чудовищными потопами, выжигает цветущие долины раскаленными пепловыми тучами, рассылает по всей Земле мириады все новых и новых вирусов.
Дети вырастут – разберутся?
Но чьи дети?
Гай видел нежную линию лба, чуть приподнятые уголки губ Гайи, – раньше такая малость его смиряла. Но теперь он боялся. Он страшно боялся. Красота действовала на него удушающе. Он предпочел бы общество матери Хайке, а не зеленоглазой красавицы, пытающейся разобраться с его тестированием. В Экополисе он никому не нужен, это, наконец, дошло до него. Все отправились в будущее, а его забыли. Он пытался войти в вагон, а его оттолкнули. Он остался один на грязном безымянном полустанке, которому грозит обязательная и скорая медитация (в понимании офицера Стууна). А в поезде, умчавшемся в будущее, нежная Мутти с наслаждением изучает арабскую каллиграфию. Там много других людей, которые когда-то считались его друзьями. И Гайя рядом только потому, что ее интересуют документы Тэтлера. Они могут восстановить справедливость и повлиять на события. Смешно. Вряд ли она верит в это. Для Гайи эти несколько часов – всего лишь красивое прощание. Она решила расстаться с прошлым вот так. Ничем помочь она мне не могла. Как я ничем не мог помочь брату Худы или той болотной женщине, что выкормила меня грудью. Даже родной сестре… Ведь за ее спиной поблескивали глаза уродцев… Как гнилушки…
Его передернуло от ужаса.
– За что Отто попал в камеру?
– За длинный язык.
Прозвучало двусмысленно.
– Этого теперь достаточно?
Она поняла. И не улыбнулась:
– Мы вынуждены. Все изменилось. Все кардинально изменилось. Тобой два года назад Дьердь тоже заинтересовался не случайно. Вспомни, – она наконец посмотрела на него – Экополис готовится к Референдуму, все ждали событий, и в этот момент появился ты. Из провинции, граничащей с зараженными областями. И у тебя когда-то пропала сестра. А она когда-то жила с Гаммельнским Дудочником. А он провоцировал события во времена и более спокойные. Нет, нет, ты не должен думать о Дьерде плохо, – спохватилась она. – Он обязан следить за событиями. К тому же твоя сестра. В те годы на нее многое было завязано. Она занималась вроде бы обычными бактериями. Риккетсии и вольбахии, я ведь не ошибаюсь? Они не вызывают в организме человека особых осложнений, но штаммы, выращенные твоей сестрой, всегда проявляли заданную агрессивность и избирательность.
– Заданную?
– Нуда. Они убивали только женские зародыши. Я сама видела снимки, сделанные с помощью электронного микроскопа. Зародышевые клетки были набиты риккетсиями, как вечерний паром в час пик. Это достижение твоей сестры, Гай, – послушные бактерии. Ты, правда, не знал об этом? Возможно, твою сестру похитили не случайно. Она ведь добилась весьма выразительных результатов также в работе с белками-гистонами. Тэтлер внимательно следил за достижениями нашей науки. Понимаешь, как все сложно? Гены в живых клетках одинаковы, у них только программы разные, они включаются и выключаются в соответствии с какими-то внутренними причинами. Без знания этих программ даже выясненная последовательность генов ничего не даст самому вдумчивому исследователю. Твоя гениальная сестра сумела расшифровать код более головоломный, чем геном. Он записан не в ДНК, он зашифрован в структуре белков-гистонов. Раньше на эти белки смотрели только как на каркас, как на некую примитивную «скорлупу», в которую упакована ДНК, но все оказалось гораздо сложнее.
– Ты говоришь так, будто я явился сюда за этими сведениями…
– А как мне верить? Твое лицо обезображено. Ты хромаешь. Сломанные кости срослись неправильно. Ты не раз пережил болевой шок, почки работают слабо, сердце дает сбои. У тебя нет никаких шансов на реабилитацию…
Не поднимая глаз, она спросила:
– Хочешь выступить на Большом Совете?
– Мне никто этого не предлагал.
– И не будут, – кивнула Гайя.
Некоторое время они молчали.
Гаммельнский Дудочник не видел их, не мог видеть.
Он умывался. Он делал это неопрятно, вода капала на синий пол камеры. Было видно, что руки Отто Цаальхагена до самых ногтей заросли редкими рыжеватыми волосами.
– Он выглядит совсем как урод…
– А он и есть урод. Он выпал из темы, не вписался в новую жизнь. Ему, видите ли, противны грязь, паразиты, крысы, правда, новая мораль его не привлекает. Он называет мир Экополиса абсурдным, хотя собственные его представления о мире гораздо абсурднее. Как можно одновременно жить в двух абсурдах? – удивленно развела Гайя руками. – Думаю, что высылка ему поможет. Он любит указывать на то, что мы слишком бесцеремонно вмешивались в планетарное развитие, низвели прародительницу-биосферу до уровня подсобного хозяйства. Что ж, на Территориях он убедится в том, что «хозяйственная деятельность» уродов убивает биосферу гораздо интенсивнее. Пусть поживет среди мертвых пустынь, в скученных городах, среди больных уродов и полудохлых зверей. Дело ведь не в личном выборе, Гай. Эту стадию мы уже прошли. Дело в глобальных закономерностях. Бесчисленные трилобиты просто не могли выжить в новых, более холодных морях…
14
-…проголосуем за Референдум. Тогда программа Языков будет закрыта.
– Разве это не ухудшит ситуацию?
– Чем хуже, тем лучше.
– Я не понимаю…
– Ты пробовал Язык на вкус?
– Хотел, но не получилось. Я не успел дойти до ближайшего.
– Считай, тебе повезло.
– Вы чем-то начиняете Языки? – догадался он. – Вы воздействуете каким-то образом на людей?
– На уродов, Гай. Исключительно на уродов.
– Пусть даже так. Чем вы на них воздействуете?
– Тебя ведь не техническая сторона дела интересует, правда? – глаза Гайи зеленовато блеснули. – Язык полезен. Ничего плохого, кроме хорошего. Язык сам продуцирует белок, убивающий болезнетворные бактерии. Кстати, ген, синтезирующий этот белок, выделен твоей гениальной сестрой. Мы научились встраивать его в геном Языка. Болезнетворные бактерии, надеявшиеся пополнить свой рацион за наш счет, были сильно разочарованы. Да, Гай, с некоторых пор послушные бактерии, выращенные твоей сестрой, входят в состав всех Языков. Попав в кровь, они разносятся по всему организму. Информация, получаемая ими, преображается в поражающий фактор. Только по этой причине женщины Южной Ацеры перестали рожать девочек. Говорят, там и женщин-то уже не осталось.
