— Они всего лишь исполняют мой приказ — ни на секунду не выпускать вас из вида.
— Матерь Божья, да они не сводят с меня глаз!
— Что бы вы отдали, дабы избавиться от них?
— Последнюю рубашку!
— А что, если вы просто дадите мне слово больше не покидать замок без моего ведома?
— Слово? Разве не помните, что Трибунал лишил меня прошлого и всех регалий? Вы поверите человеку, у которого больше нет чести?
— У вас появился шанс,— улыбнулся Эммануэль.— Вряд ли в этом мире найдется человек, чьему слову я поверил бы больше, чем вашему. Вы даете его?
— Нет, сеньор.
— Значит, пиявки остаются.
— Вы еще более хитрый и ловкий кот, чем те, которые водятся в природе,— внезапно расхохотался Олег.
* * *
Вскоре одной теплой майской ночью «коту» представилась возможность удачно поохотиться за «мышью».
В тот вечер Эммануэль возвращался из замка Иксель. Луи д’Иксель возложил на него почетную обязанность просить от его имени руки Изабель де Шевильер.
Это была первая свадьба среди подданных с начала его правления, и Лувар с радостью согласился, решив отпраздновать это событие со всей роскошью.
Эммануэль медленно въехал в замок. Эскорт задержался в воротах. Спешившись, он направился к лестнице, как вдруг в тени входного зала различил темный силуэт, неподвижно стоявший у колонны.
— Ищете свою охрану, господин Проклятый?
Олег — а это был действительно он — не ответил. Видимо, укрылся за колонной, услышав шаги Эммануэля. Его лицо скрывал сумрак, лишь белокурые волосы блестели в лунном свете.
Эммануэль приблизился к нему, взял за руку и вывел на свет.
— Я помогу вам найти стражников. Мне кажется, вы начинаете скучать по ним, если долго не видите... Они должны быть где-то поблизости.
Олег высвободил руку и забормотал, передразнивая Эммануэля:
— Что ж... Двадцать плетей!
Он так хорошо передал его тембр и интонации, что де Лувар поневоле расхохотался.
— Вовсе нет. Я не собирался наказывать вас плетьми. Уверен, вы не замышляли ничего дурного.
В этот момент подошел эскорт Эммануэля, и тот отдал приказ сопроводить Олега в его комнаты.
— Спокойной ночи, мессир. Говорят, утро вечера мудренее...
* * *
Несмотря на этот случаи, их отношения нисколько не испортились. Наоборот, с каждым днем дружба их крепла.
— Я хотел бы быть похожим на вас,— признался однажды Олег.
— Благодарю вас. Мне льстит ваше мнение,— улыбнулся Эммануэль.— Но почему?
— Мне нравятся ваши выдержка и прямота. Вы могли бы быть великим королем Систели.
— Сохрани меня Боже от такой ноши! Вы принимаете меня за мессира Луи?
— Ни в коем случае. Я считаю вас человеком, который достоин трона больше, чем кто-либо другой!
Эммануэль рассмеялся. Искренность и прямолинейность Проклятого доставляли ему огромное удовольствие.
— Благодарю вас. А хотите знать, что у вас есть такого, чего мне недостает?
— Браслета? — улыбнулся Олег.
— Не угадали... Вашей остроты и цепкости ума. Черт возьми, да вы соображаете быстрее молнии!
* * *
Тои весной, как, впрочем, каждый год, поток караванов на дорогах Систели не иссякал. В Луваре не успевали проводить один, как у ворот появлялся следующий.
При появлении торговцев, как только поднимали решетку ворот, Олег непременно оказывался где-нибудь неподалеку. И каждый раз один из его стражников выкручивал ему за спину руку, а другой держал за ремень до тех пор, пока ворота не закрывали. Должно быть, купцы потом всюду рассказывали об узнике Лувара, встречающего их с блестящими от любопытства глазами, которого неизменно держат за руки два стражника.
Как никто другой в замке, Олег засыпал прибывающих торговцев вопросами. Его интересовало буквально все: откуда прибыли? Что видели? Как красить ткани? Что за провинность совершил человек, привязанный к повозке и на каком основании выносили приговор? Давно ли они стали кожевенниками или красильщиками, ярмарочными артистами или сапожниками? Сколько дней пути до Тьярдеса? Проезжали ли они Монтеро? В каком состоянии нынче дороги?
Его интересовали все без исключения ремесла: люди видели, как Проклятый разбирает часы, плетет корзины, обрабатывает кожи... Но больше всего он любил слушать сказочников. Как и Сальвиусу, ему нравилось повторять, что они хранят душу Систели. Когда начиналось повествование, он садился в первых рядах, естественно в окружении своей стражи, и завороженно слушал, не отрываясь, до самого конца.
В сказках жили волшебники и чародеи, царила магия и старинные проклятия. Часто в сюжет вплетали трагическую гибель его величества короля, о которой потом складывали отдельную легенду. Его корабль попадал в чудовищный шторм и разбивался о камни: «И земля разверзлась под темными водами и поглотила всех: короля, его старшего сына и всю их свиту... И сомкнулась черная бездна, и не осталось в Систели ни одной души, кого не коснется отныне эта страшная гибель...» — замогильным голосом вещали сказочники, словно рассказывали о конце света.
Ни один из них никогда ни словом не упоминал о Регенте, словно его вообще не существовало. Из осторожности или из презрения — неизвестно. Судьба же несчастного юного принца Систели, напротив, вдохновляла их бесхитростные и светлые души. Страстные увлечения королевы Валины также часто становились сюжетом повествований. Какой из сказочников смог бы удержаться, чтобы не рассказать напевно о безумной любви: «Юный поэт в белых одеждах переступил порог ее дворца. В руках его алели прекрасные розы...»
* * *
В начале июня браслет вновь заявил о себё, колесики крутились как никогда. Приступы участились настолько, что Олег целыми днями не выходил из покоев. «У моего палача 203 испортилось настроение»,— мрачно шутил он в ответ на упреки Алексиса де Шевильера.
В течение целой недели юношу можно было встретить только на вечерних аудиенциях у сеньора. Проклятый выглядел бледным и измученным. По воскресеньям он мог выходить без опаски, но использовал их, дабы отдохнуть и выспаться. Однако сопротивляться приступам становилось все труднее, особенно по ночам. Часто он не выдерживал, и тогда его крики разносились по коридорам замка.
Прошло еще несколько дней, и однажды в четверг Эммануэль с удивлением увидел Олега у себя в кабинете в час приема просителей и подачи ходатайств: «Он мог бы поговорить со мной в любое другое время. Что за нужда привела его ко мне именно сейчас?»
Эммануэль долго молчал. Проклятый терпеливо ждал. Лишь легкая улыбка проскальзывала время от времени на его губах. Сеньор, наконец, не выдержал:
— А если бы я так и не заговорил?
