Сказав это, Ба чуть не проглотил язык. Слова сами вылетели, их вытолкнула правда. Но он же вроде как влюблен в Лаодику?
Впрочем, эта девушка ничего не заметила.
— Лаодика — моя сестра, — сказала она.
На следующий день странная девушка снова подошла к Ба. Он пил вино, доставленное из Колхиды, и, как потом признался себе, ждал ее. Нет, он не мог знать, что она придет, но изворотливый ум хватался за соломинку.
Где здесь соломинка? Неважно, изворотливый ум разглядел.
— Тебе надо отрастить бороду.
— Зачем?
— Будешь героем, а не купцом.
Для сестры Лаодики она вела себя нескромно. Лаодика — дочь Приама; будучи царской дочерью, подходить к незнакомцу и начинать такие разговоры…
— Послушай, чужеземец, а где живет та девушка?
— Какая? — Ба понял, о чем она, но решил переспросить.
— Которую Афродита выбрала самой красивой?
— На другом конце моря.
— А как ее зовут, что сказали тебе боги?
Ба назвал имя.
— Там, наверное, люди-уроды, и лишь один прекрасный цветок вырос среди них. И жадные руки хотят сорвать цветок. Ты даже не догадываешься, как любят дикие сорняки, степные колючки оплетать и душить нежные растения.
Ба насторожился. Она сумасшедшая? Или что? Кто она? Не спугнуть бы. Какое-то нечеловеческое чутье подсказало ему, и он произнес наиболее правильные, как позже оказалось — идеальные слова.
— Расскажи мне что-нибудь, — произнес Ба-Кхенну-ф.
Три богини приходят к каждому. Да-да, ко всем без исключения. Точнее, ко всем без исключения из тех, кто достоин. Вот так. Но это вовсе нередкий случай.
Афродита. Афина. Гера.
Три богини предлагают себя.
А что ты выбрал в юности, вспомни, вспоминай, это было, просто стерлось из памяти, они постарались, чтобы никто не запомнил.
Любовь. Удача. Постоянство.
Или иначе —
Красота. Сила. Власть.
Или по-другому —
Страсть. Победа. Спокойствие.
Обозначить эти триады вернее, чем назвав богинь по именам, невозможно: возникают путаница и споры.
Так вот, лучшая девушка, чужеземец, должна принадлежать тому, кто выбрал Афродиту. И не только выбрал… Тому, кто отказался от двух других.
Ты выбрал Афродиту? Ты отказался от двух других?
Я покажу тебе такого человека. Это удивительный человек.
Он отдал ей яблоко. То самое, из-за которого все началось. Ты не знаешь этой истории? Это удивительная история. Ноу тебя вряд ли хватит вина в кувшине, чтобы ее выслушать.
— Подожди! Так как имя этого твоего брата?
— Его имя напоминает… — прошептала она, закрыв глаза. — Нет, ничего не напоминает. Он все равно сейчас в Хеттусе.
— В столице хеттов?
— Да. Отец отослал его с дарами. Потому ты и не познакомился с ним. Тебе не повезло, ты его не увидел.
— И ты говоришь, он любит путешествовать?
— Парис уходит в лес и бродит с утра до вечера между деревьями. Он думает о далеких странах. Иногда сам, иногда со своим дружком, сыном Анхиза.
— А кто такой Анхиз?
— Человек. Его все уважают.
— Наверное, брат царя Приама?
— У моего отца нет братьев. Их всех убил… ну, этот… Геракл!
— А кто такой Геракл?
— О! Ты ничего не знаешь, чужеземец! Я тебе расскажу о нем завтра. Завтра… Но и ты расскажи мне правду о дальних краях.
Пришло и умчалось завтра, еще завтра и еще тридцать раз завтра. Ба-Кхенну-ф наслушался, как до сих пор здесь наедался, — по-троянски, через удовольствие до изнеможения. Теперь настал черед заткнуть уши и действовать.
Время вообще прекратило течь степенно, как раньше, как Хапи, — и принялось набегать страшными волнами. Жизнь воспринималась вспышками, дрожала неверным факельным светом.
Вот он познакомился с Парисом. Вот они вместе смотрят в зеркало водоема. В самом деле, если снять ему бороду…
Ба и не убеждал его ни в чем, и не рассказывал ничего. Ба-Кхенну-ф лишь отвечал на вопросы. А вопросы у троянца давно созрели. Он не был способен торговать. И его не прельщала война.
Что ж, усмешка судьбы!
Вот они садятся на корабль Париса…
А ведь Ба уже не верил, что найдет такого в торговом, жадном до золота городе.
Вот они садятся на корабль!
И плывут.
Приблизившись, его план приобрел вещественность. Царского сына можно было пощупать. Спарта уже не казалась точкой, понятием: до Микен, до Ахайи было столько-то дней пути. И теперь собственный план виделся Ба-Кхенну-фу невообразимо сложным, запутанным… Почти невыполнимым.
Ба находился на корабле Париса, а его «купеческий» корабль плыл следом. «Я сумею наградить тебя, — сказал приамов сын, — если ты сумеешь помочь мне». Третий корабль, долженствующий изображать как раз корабль Париса по давней, ныне устаревшей задумке Ба, остался на заброшенном островке.
Ба смотрел на Париса и старался проникнуться к нему чувством, подобным братскому. Ведь он собирается отдать ему… Слово «зачем» Ба попытался забыть.
Тем не менее.
По одну сторону лежала она, соблазнительно покорная. И ждала его. Она всегда ждала его. А по другую сторону — Рамзес, долина реки, Черная Земля… По другую сторону будущее, которое можно изменить, а можно бросить, не меняя, пусть себе тянется так, словно Ба нет на свете, они пройдут, не встретившись, — это будущее и Ба-Кхенну-ф… Хотя нет, оно все равно оторвет ему голову, когда-нибудь, скоро или позднее, что бы он ни решил.
Итак, было две Елены. Темнокожая, восхитительная, не черная девушка Нубии, а так, в самый раз, точно как надо, нежный оттенок. И очень уж ей надоело сидеть в шатре, который он установил ближе к корме своего корабля, вон корабль виден, спешит за ними, ветер натягивает парус. Ба строго-настрого запретил выходить из шатра, что бы ни случилось, что бы она ни услышала, что бы ей кто ни сказал — кроме него, ее повелителя.
И вторая Елена, неизвестная. Эту Ба исподволь начинал ненавидеть. Он представлял себе неопрятную безмозглую дикарку. Из-за которой должен отдать свою девушку.
Но он же сам так придумал!
А где бы он взял иначе двести тридцать шесть дебенов серебра, чтобы выкупить ее?
Пока что он выкупил себя своими подвигами.
Даже совершая великое, смертный пребывает в лапах необходимости. Даже великий из смертных.
