Именно такого зверя лорд Мандибл видел в мечтах на праздничном столе. И в день праздника он вместе с другими охотниками и егерями отправился на рассвете в дубовый лес, полный решимости добыть кабана и почему-то убежденный, что сегодняшняя вылазка увенчается успехом. Мандибл сидел на лошади, как всегда скособочившись, и в такой неловкой позе мало-помалу добрался вместе со всеми до опушки леса. Зрелище это было довольно комичное и развлекало других охотников: они в шутку заключали пари насчет того, сколько именно времени лорд продержится в седле и, главное, с какой стороны свалится. То, что это рано или поздно произойдет, они знали по опыту.
Пребывая в счастливом неведении относительно того, какое удовольствие он доставляет окружающим, Мандибл обратился к ним с вдохновенным воззванием:
— Настал решительный момент, друзья мои! Сегодня, в день Зимнего праздника, я непременно должен водрузить на стол косматого вепря. Мы не вернемся, пока наша цель не будет достигнута!
Охотники внутренне простонали. Все знали, как отчаянно Мандиблу хочется подстрелить вепря, и понимали, насколько это маловероятно. Они предвидели долгий день бесплодной погони за зверем.
Однако было похоже на то, что Мандибл не зря так уверен в успехе. Не успели охотники углубиться в лес, как услышали треск сучьев и хрюканье всего в нескольких футах от их предводителя. Они сразу посоветовали лорду действовать осмотрительно (им уже приходилось видеть, к чему приводит его поспешность), но толку от этого было мало.
Мандибл навел свой мушкет в ту сторону, откуда доносились звуки, и тут же послал заряд свинца в кустарник. Выстрел отозвался громким эхом в лесу, как будто стреляли дважды, но размышлять об этом было некогда: раздался визг, очень похожий на человеческий, после чего из кустов выскочил окровавленный и разъяренный кабан и устремился к Мандиблу. Его лошадь, сообразив быстрее хозяина, что надо делать в данной ситуации, развернулась и помчалась во всю прыть в противоположном направлении. Мандибл скатился через ее круп (лишив потенциального выигрыша всех, споривших на этот счет) и растянулся на земле. Увидев, что вепрь на всех парах несется к нему, лорд в панике схватил мушкет и выстрелил еще раз. Звук выстрела был необычайно громким, и, к всеобщему (и в первую очередь самого Мандибла) удивлению, вепрь застыл на месте, а затем рухнул.
В лесу наступила тишина.
— Браво, ваша светлость! — воскликнул главный егерь, у которого глаза на лоб полезли.
Все остальные тоже завопили в искреннем восхищении. Но Мандибл еще не оправился от шока и не мог произнести ни слова. Двое охотников помогли ему подняться на ноги, и он потрясенно уставился на лежащего перед ним зверя.
— Мне удалось! — выдохнул он. — Мне наконец удалось!
Чувства переполняли его. Опустившись на колени рядом с вепрем, Мандибл коснулся рукой его теплого бока, и несколько слезинок скатилось по его щекам.
— Это просто чудо, — тихо произнес он. — Просто чудо. Я завалил самого большого хряка в нашей провинции. Я необыкновенный охотник!
На миг он даже забыл о непрерывно глодавшей его тоске по пропавшей Поссет. И все охотники (в том числе и те, которые тоже мечтали завалить самого большого хряка в провинции, но под хряком имели в виду самого Мандибла) начали громко поздравлять его с успехом, радуясь скорому возвращению в замок.
Именно это событие — возвращение лорда Мандибла с его трофеем — и увидела миссис Малерб вместе со своими работниками из кухонного окна. Лорд ехал медленным шагом во главе торжественной процессии (ибо она поистине была торжественной). На этой скорости он был способен усидеть на лошади, сжав ее бока коленями, и при этом держать поводья в одной руке, а другой приветственно помахивать встречающим. Вслед за ним четыре человека несли на плечах длинный толстый сук, к которому за ноги был привязан вепрь. С него еще капала кровь, смешанная со слюной и прочими телесными жидкостями и оставлявшая на снегу красную дорожку. За вепрем с шутками и смехом следовали остальные участники охоты.
— Ну и ну! — произнесла миссис Малерб. — А я уж не верила, что доживу до того дня, когда он подстрелит косматого вепря.
Лорд Мандибл сразу вырос в ее глазах.
Не только кухонные работники были свидетелями триумфального возвращения лорда. Боврик тоже наблюдал за процессией из своей Браммаджемской башни. «Все-таки ему это удалось», — подумал барон. Давно уже ему не приходилось видеть косматого вепря вблизи…
Боврик поднялся с кресла и отошел от окна. Встав перед зеркалом, он полюбовался своими туфлями и выставил вперед одну ногу, чтобы икры, обтянутые шелковыми чулками, предстали во всем их великолепии. Затем он расправил бархатные бриджи кремового цвета и надел свободно сидевший на нем пурпурный жилет. Восхитительно — чем не барон? Боврик завершил туалет, опрыскав себя лимонными духами.
И наконец, главное. С улыбкой он открыл шкатулку и, держа искусственный глаз большим и указательным пальцами, поднес его к свету.
Седьмой.
Изготовленный из белого матового стекла, полый внутри для уменьшения веса, слегка уплощенный сверху и с боков для того, чтобы лучше сидел в глазнице, глаз на первый взгляд не отличался от шести других, но на самом деле превосходил их. Радужная оболочка из полоски золота была окружена темно-синими сапфирами, зрачок усеивали крошечные бриллианты, сверкавшие на свету. Это был самый дорогой глаз в его коллекции, несравненный и восхитительный. Теперь каждый день на неделе Боврик имел возможность вставлять новый искусственный глаз, забыв о повязке. Это не могло не произвести впечатления на леди Мандибл и вкупе с успехом поедателя котов вселяло надежды на будущее.
Итак, на праздник! Вернувшись к зеркалу, Боврик поправил цветистый галстук и кружевные манжеты, взял накидку и снова подошел к узкому окну. Но тут до него донеслось нестройное дребезжание клавесина, разом испортившее настроение.
— Неужели этому идиоту больше нечем заняться? — проворчал Боврик. Он многое дал бы, чтобы никогда больше не слышать этой какофонии.
ГЛАВА 28 Письмо к Полли
Визипиттс-холл
Дорогая Полли!
Как жаль, что ты не можешь видеть моих бабочек! Это такая красота!
В прошлый раз я написал, что пришла пора выпускать их, так что я пошел в инкубаторий и плотно закрыл окна и двери. Затем я зажег лампы под камерами и стал ждать. Температура в камерах постепенно повышалась, я ходил от одной к другой, высматривая первые признаки жизни, — не раскрылся ли какой-нибудь из коконов, не шевелится ли вылезающая на свет бабочка. Но ничего подобного не наблюдалось. Я подкинул дров в камин, шарики в термоскопе начали подниматься.
И тут это произошло. В самый глухой час ночи, уже перед рассветом, один из коконов зашевелился. Сначала едва заметно — я даже думал, что мне это показалось, — но затем сомнения исчезли: постепенно верхушки коконов стали одна за другой расщепляться, и из коконов вылетали бабочки.
