Тогда я принялась за самую большую коробку, с книгами, и задумалась. Вот передо мной тридцать семь книг, тридцать семь томов, с которыми ты не смог расстаться. Наверное, в твоей прежней квартире, роскошном лофте, было полно книжных шкафов и в них уже не оставалось пустого места. Могу вообразить жесткий взгляд и голос старика букиниста в тот день, когда ты пригласил его, чтобы продать все свое литературное имущество:
— К сожалению, синьор Барберис, за исключением пяти-шести изданий XVIII века, приобретенных у меня, все остальное — макулатура, которая ничего не стоит. Могу предложить триста евро за антикварные книги и сто за все прочие, только чтобы сделать вам одолжение и помочь освободить квартиру.
И ты согласился, а что тебе оставалось? Согласился, хотя за старинные книги в переплетах прекрасной сохранности и заплатил больше миллиона лир. Предложил букинисту прийти завтра и забрать все, а сам всю ночь напролет выбирал несколько книг, которые хотел оставить, с тем чтобы они уместились на единственной полке в твоей новой меблированной комнате. Тридцать семь книг, кое-что перечислю, как для протокола: «Бесплодная земля» Элиота, «Поворот винта» Генри Джеймса, «Авария» Дюрренматта, «Парфюмер» Зюскинда, «Рукопись, найденная в Сарагосе» Потоцкого и еще — Мартин Амис, книга Макграта с автографом, Борхес, Камю, Барт, Гарсия Маркес, Пессоа. И конечно, Сименон: «Человек, который смотрел на проходящие поезда», «Призраки шляпника» на итальянском, «Незнакомцы в доме» и «Мари из порта» по-французски, а на самом дне коробки — «Письмо моему судье». Неожиданное чтение для компьютерщика: малая толика того, что тебе хотелось бы изучать, не вырости ты рядом с Мирафьори? Свидетельства того, чем ты хотел бы стать?
Я их перелистала все, одну за другой, пытаясь найти там твои следы. Но ты не из тех, кто на полях записывает карандашом свои мысли, ты не подчеркиваешь фразы, не загибаешь уголки страниц. В лучшем случае оставишь открытку или фотографию, которая служила закладкой. Я нашла их немало, все присланы твоими родными — из Лоано, Линьяно-Саббьядоро, Чериале, Каттолики, — открытки, на которых родительская гордость заставила их вывести: «доктору» Луке Барберису. А потом фотографии. Снимал, видимо, ты — сурок, вывеска старого французского кафе, разноцветные рыбацкие шхуны на якоре где-то в порту Северного моря. И наконец, снимок, заложенный посередине «Фрагментов любовного дискурса». Фото, снятое автоматом, которых полным-полно в Луна-парках: они щелкают все подряд, потом билетеры предлагают тебе фото на выходе из аттракциона. На снимке двое, закутанные в пальто, мужчина и женщина, они тесно прижались друг к другу, и вагончик вот-вот полетит с самого крутого спуска американских горок. Но обнялись они не только от страха: головы сдвинуты, щека касается щеки, и понятно, что американские горки не единственное их совместное приключение. Двое на снимке — любовники, мужчина — ты, а женщина — Стелла Биффи, подруга Джулиано Лаянки.
Почему ты ничего не сказал? Почему, когда рассказывал о какой-то девушке, которую ты делил с другим, так и не назвал ее имени?
Боялся, что подумают, будто ты убил из ревности? Или хотел ее защитить? Ты последний рыцарь? Молчать, чтобы не компрометировать женщину, — это из романов XIX века, которые так нравились твоему деду.
Естественно, мне ничего не оставалось, как снова вызвать ее на допрос.
Она пришла сегодня утром.
Я показала ей снимок.
— Синьорина Биффи, к какому периоду относится эта фотография?
Она рассмотрела фото, потом ответила:
— Это конец ноября. Два года назад.
— Сколько времени продолжалась ваша связь с Лукой Барберисом?
— Приблизительно четыре месяца.
— Вы не могли бы точнее указать срок?
— Впервые мы виделись наедине в начале октября, а расстались накануне дня моего рождения, то есть 16 января.
— Это он вас оставил?
— Нет, я. Романы на стороне не для меня — очень скоро ложь убивает все хорошее, что в них есть.
— Что же тогда заставило вас изменить Джулиано Лаянке?
— Да все то же: его безразличие, потребность быть любимой, иллюзия большой любви. Словом, все, про что обычно пишут в женских журналах.
— Значит, сильное чувство?
— С Лукой мне было очень хорошо. Но сейчас, когда я оглядываюсь назад, мне трудно сказать, любила ли я его по-настоящему или мне просто так казалось. Во всяком случае, я была в него влюблена, если вы это имеете в виду.
— А потом?
— А потом отношения развиваются и требуют простора, света, ясности. Одной только близости оказалось уже недостаточно, видеться украдкой стоило усилий, и трудности ускорили развязку.
— Где вы встречались?
— Вы имеете в виду, куда мы ходили вдвоем или где занимались любовью?
— И то и другое.
— Естественно, мы не показывались в миланских ресторанах и вообще в любых местах, где знали Джулиано. Если хотели вместе поужинать, ехали подальше от города в деревенские ресторанчики, затерянные в тумане. Что касается интимных отношений, можно было пойти ко мне или к нему, мы с Джулиано никогда не жили вместе, и у меня была свободная квартира.
— Как часто вы встречались?
— Раза два в неделю, когда Джулиано играл по вечерам с друзьями в мини-футбол. Можно было видеться чаще, но в то время Лука работал как проклятый.
— Почему вы не рассказали обо всем раньше?
— Нелегко признаться, что любила человека, который потом убил твоего друга.
— Вы испытываете чувство вины за смерть Джулиано?
— Совсем нет. Наш с Лукой роман не имеет никакого отношения к убийству, я уверена.
— Вы не думаете, что в его решении убить вашего друга ревность сыграла определенную роль?
— За полтора с лишним года, что мы расстались, у меня никогда не было чувства, будто Лука испытывал ревность или обиду.
Она покопалась в сумочке и извлекла пачку сигарет и золотую зажигалку. Поднесла сигарету к губам, прикурила и только после этого вопросительно взглянула на меня, словно спрашивая разрешения. Не люблю, когда курят у меня в кабинете, но мне показалось, что в тот момент ей просто необходимо было закурить, поэтому я улыбнулась и кивнула. Потом я продолжила:
— Думаете, Лука тоже вас любил?
— Да. Именно поэтому он сумел меня понять, когда я сказала, что нет смысла продолжать наши отношения.
— Он не предлагал вам порвать с вашим другом?
— Он предлагал, но не стал настаивать. Он отнесся с уважением к моему выбору.
— А вы сами никогда не думали оставить вашего друга и уйти к Луке?
— Постоянно, даже после того как мы с Лукой расстались.
— И почему вы этого не сделали?
— Потому что Джулиано во мне нуждался сильнее, чем Лука. Чем хуже он со мной обращался, чем меньше уделял внимания, чем чаще устраивал сцены, тем больше я убеждалась, что нельзя оставлять его одного. Это называется «комплекс сестры милосердия», но так уж мы, женщины, устроены.
