к ней, как и когда ему этого хотелось. По-прежнему поражал её пошлыми шуточками, хотя они, к счастью, не были грязными. Не то чтобы её родителей волновало, были ли они грязными — они находили их весёлыми.
Ей следовало бы оттолкнуть его, но он был прав в том, что было бы проще позволить её родителям поверить, что их маленький заговор сработал. Кроме того, ей нравилось, когда он прикасался к ней. Понравилось, что это успокоило её кошку, которая в настоящее время была совершенно расслаблена, наслаждаясь лёгкой атмосферой. Кошке тоже очень понравился GQ — в основном потому, что он заставлял Милу улыбаться.
Отложив столовые приборы, Валентина сделала глоток вина.
— Ты много говорил о своей стае, — сказала она Доминику. — Но не о своей семье.
Остановившись на рисовании узоров на плече Милы, Доминик пожал плечами.
— Моя стая — это моя семья.
— Я слышала, что когда-то ты был частью, — Валентина несколько раз щёлкнула пальцами, — Стаи Бьорна. В какой-то момент она разделилась, да?
— Это верно, — подтвердил Доминик.
— Твоя семья ушла с тобой, когда стая распалась? — спросил Джеймс, накалывая вилкой кусок говядины.
Доминик побарабанил пальцами по столу.
— Нет. Мои родители к тому времени умерли. Были только мои тётя и дядя, и они решили остаться.
Валентина опустила бокал, протрезвев.
— Мне жаль слышать, что они умерли.
— У тебя нет братьев и сестёр? — спросил его Джеймс.
— Брат, — сказал Доминик немного натянутым голосом. — Он умер до моего рождения.
Глаза Милы закрылись, желудок скрутило.
— Чёрт.
Доминик кивнул.
— Да.
Валентина погладила его по руке.
— Что случилось с мальчиком?
Да, женщине было настолько комфортно рядом с GQ, что она не испытывала угрызений совести, задавая ему подобный вопрос. Но прежде чем Мила успела сказать ему, что ему не нужно отвечать, он начал говорить.
— Моя мать заснула за рулём и врезалась в грузовик. Они с отцом выжили. Тобиас — нет.
Лицо Валентины смягчилось от сочувствия.
— Она винила себя?
Доминик посмотрел на Милу, и она почувствовала, что он подумывает солгать или, по крайней мере, дать только половину ответа. Наконец, он повернулся к Валентине и сказал:
— Я не знаю. Я не видел её долгое время, хотя полагаю, что она мертва.
Джеймс моргнул.
— Ты не знаешь?
— Она ушла, когда я был подростком, — объяснил Доминик. — Мой отец стал изгоем и был убит. Она так и не вернулась, и я предполагаю, что она не пережила разрыва парной связи. Но я не знаю наверняка.
Валентина ещё раз похлопала его по руке.
— Как ты сказал, у тебя есть твоя стая. Они — твоя настоящая семья.
Его губы слегка изогнулись.
— Да, это так.
Некоторое время спустя, после того, как они съели пражский торт её матери, приготовленный из венского шоколада, за который можно было умереть, Мила и Доминик были готовы уйти. Пока они с Джеймсом смеялись над чем-то таким, Валентина взяла Милу за плечи и повела её к входной двери.
— В этом мальчике так много печали, — сказала Валентина. — Он держит всё под замком и спрятал так глубоко, чтобы это не причиняло ему боли. — Она слегка сжала плечи Милы, а затем поцеловала её в щеку. — Моя Мила пойдёт ему на пользу.
Она вздохнула.
— Мама…
— Ты сможешь.
Валентина практически вытолкала её за дверь. Затем она обняла Доминика, держа его так, словно он был давно потерянным сыном, в то время как Джеймс улыбался при виде этого. Мила была почти уверена, что её родителям GQ нравился больше, чем она им.
Фыркая про себя, она направилась вниз по лестнице на этаж ниже, в свою собственную квартиру. Там было пятнадцать этажей, и Мила жила на седьмом.
Отпирая входную дверь, она чувствовала, что Доминик стоит прямо у неё за спиной. На самом деле, ей не следовало впускать его; ей следовало настоять, чтобы он пошёл домой. Вместо этого она не только пригласила его зайти, но и угостила пивом. У него просто был такой способ заставить её забыть все остальное дерьмо, происходящее в её жизни. Ей это было нужно.
Он быстро отхлебнул пива.
— Расскажи мне больше о переезде в Россию. Заставь меня понять, почему так важно, чтобы ты уехала.
Ладно, это не заставило её забыть о другом дерьме, происходящем в её жизни. Вовсе нет.
— Я много думала об этом, Доминик. Много. Это то, чего я хочу.
— Ты уверена в этом? — спросил он нейтральным тоном. — Переезд в Россию — большой шаг. Одно дело остаться где-нибудь на несколько недель в отпуске, но совсем другое — там жить.
— С детства я езжу в Россию, по крайней мере, четыре раза в год. Я знаю, что буду там счастлива. — Она прислонилась к прилавку. — Мне это нужно, Доминик. Правда. Это будет к лучшему.
— Где-то там у тебя есть пара, которая ждёт тебя, Мила, — мягко сказал он. — Ты можешь так легко отказаться от попыток найти его? — В его голосе не было осуждения.
Руки Милы сжались в кулаки.
— Он не ждёт меня.
— И откуда ты можешь это знать?
Она не хотела отвечать, и это заставило её вспомнить тот момент в квартире её родителей, когда он посмотрел на неё, не зная, как ответить на вопрос Валентины. Он мог бы дать уклончивый ответ, но не сделал этого. Он был честен. Мила вздёрнула подбородок.
— Потому что я уже нашла его. Он предан на другой.
Доминик замер.
— Насколько предан?
— Он с ней запечатлелся.
Наклонив голову, Доминик сделал несколько шагов к ней.
— Как ты можешь быть уверена, что он предназначен тебе, если он запечатлён в ком-то другом? Его связь с избранницей должна была перекрыть частоту возникновения связи с истинной парой.
— Мы встретились до того, как он полностью запечатлелся с ней. Я
