Нужно сейчас. Сиди спокойно.
Руки женщины сжимают грудную клетку Хоуп. Наступает мгновение ослепляющей, невыносимой боли, а затем прохладное облегчение, как будто огонь в её костях потушили. Боль ушла.
Хоуп пристально смотрит в лицо женщины. Это ничем не примечательное лицо. Легко забываемое и невзрачное.
– Как вы это сделали?
– Я кое-что умею, – отвечает женщина. Она прищуривается. – Я могу спросить тебя, как ты проделала этот свой замечательный трюк там, на рынке?
Хоуп сглатывает. Её тело напрягается.
– Я не понимаю, что вы имеете в виду.
– Ты знаешь, я тебя видела, – говорит женщина. – Видела, как твои руки стали цветными. Видела, как ты запаниковала. Я думала, ты собираешься сбежать, и это погубило бы тебя, потому что эти Псы-потрошители настигли бы тебя в два прыжка, разорвали на куски и подрались из-за объедков. Я не могла допустить, чтобы нечто столь ценное, как ты, ис-с-с-с-счезло.
Ис-с-с-с-счезло. Вот как она это произносит, с долгим, протяжным шипением.
– Верно, – говорит Хоуп, ощущая тревогу. Воспоминание борется с течением в реке мыслей в её голове, но оно ещё не выплыло на поверхность. – Мне действительно пора возвращаться. Сэнди будет волноваться, что меня ранили. Сейчас он, наверное, роется в обломках.
– Тебе нравятся лунные рынки? – спрашивает женщина, игнорируя реплику Хоуп.
– Эм. Ага. То есть да.
– Я нахожу их утомительными, – говорит женщина, пренебрежительно махнув рукой. – Когда ты живёшь так долго, как я, большинство вещей начинают надоеда-а-а-ать.
Хоуп слова женщины кажутся странными, потому что она не выглядит очень старой. Если подумать, трудно сказать, сколько ей лет.
– Но я продолжаю возвращаться. Продолжаю искать сокровища. Я должна носить маскировку, конечно. Но оно того стоит. Потому что иногда, всего лишь иногда, появляется сияющее чудо, которое мне просто необходимо.
– Хорошо, – говорит Хоуп, встаёт и делает шаг назад. – Спасибо за всё. Мне пора.
– Пора? – спрашивает женщина. – Ты никуда не пойдёшь. Как я могу тебя отпустить, если ты будешь так прекрасно смотреться в моей колле-е-е-е-кции?
Глаза Хоуп широко распахиваются.
Внезапно воспоминание всплывает на поверхность, ярко сияя. Ясно как божий день она вспоминает виверна, лежащего раненым в тёмном лесу. Помнит высокое существо, стоявшее над поражённым созданием.
Когда эти мысли приходят к Хоуп, женщина меняется у неё на глазах.
Её кости тошнотворно скручиваются, ломаются и щёлкают, её кожа растягивается и утолщается. Лицо становится перекошенным, плечи округляются и горбятся. Она становится всё выше, выше, ещё выше, её руки – кошмарно длинными, костлявые пальцы почти касаются земли. Вокруг неё появляется чёрное рваное платье, а светло-серая шаль, испачканная тёмными пятнами, оборачивается вокруг бесформенной, слишком большой головы.
Хоуп застыла от испуга, но чувства внезапно возвращаются к ней, и она отворачивается и пытается убежать. Одна из этих длинных-предлинных рук протягивается, и крепкие, как железо, пальцы обхватывают её за талию, отрывая от земли, поворачивая так, что она оказывается вплотную к лицу, которому место в дурных снах. Водянистые, налитые кровью глаза устремлены на Хоуп из-под выступающего надбровья, а наклонный разрез рта превращается в подобие улыбки.
– Больше не убегай, дорогуша, – говорит чудовище, и её прогорклое дыхание застревает в горле Хоуп. – Пойдём со мной. Пойдём домо-о-о-ой со старой Бабой.
Хоуп пытается кричать, пытается бороться, но хватка Бабы крепка, холодна и подавляюща, и Хоуп не может набрать в лёгкие достаточно воздуха, даже чтобы пискнуть, и не может найти в себе силы вывернуться. Каждый шаг Бабы уводит её всё дальше от Сэнди и Оливера, всё дальше от её безопасного дома. Тёмный лес колышется, вокруг море бесцветных теней. Иногда они проходят через лужицу лунного света, пробивающегося сквозь кроны деревьев, и Хоуп мельком видит огромные босые ступни Бабы, когда они мягко ступают по опавшей листве. Вид этих бугристых, похожих на когти пальцев заставляет её содрогнуться.
Через некоторое время Баба замедляет шаг, и высоко среди ветвей появляются огни хижины. Хижина достаточно велика, чтобы подходить существу размером с Бабу. Благодаря мягким лучам света, льющимся из окон, Хоуп видит, что она сделана из дерева и находится высоко среди ветвей. Хоуп размышляет: то ли всё это ночной кошмар, то ли Баба сжимает её слишком крепко, потому что ясно видит, что хижина стоит на паре чешуйчатых куриных ножек, вдвое ниже окружающих стволов.
Баба останавливается, приседает, а затем огромным прыжком уносит их со свистом сквозь ночь. Они со скрипучим стоном приземляются на крыльцо серой хижины. Баба открывает дверь, и они оказываются внутри, где в воздухе пахнет животными, сеном и пылью.
В три шага они оказываются у высокого деревянного стола. Баба роняет Хоуп на стол, девочка садится и оглядывается по сторонам. Её внимание привлекает огромная кастрюля на плите.
– Ты собираешься съесть меня? – спрашивает она, дрожа.
– Съесть? – переспрашивает Баба, нависая над ней. – Нет, не собираюсь. Я не ем-м-м-м свою коллекцию, дорогуша. Я всегда буду заботиться о ней. – Она указывает вверх, Хоуп запрокидывает голову и ахает от увиденного.
С высокого-превысокого потолка свисают клетки, они расставлены на полках, шкафах и столах. Сотни и сотни клеток, похожих на те, в которых можно держать домашнюю птицу. Только в этих клетках вместо птиц Хоуп видит ослепительное разнообразие жизни. В одной клетке за прутья цепляется лысое существо, похожее на обезьяну с белыми крыльями. В другой то, что выглядит как оживший камень, медленно переворачивается. Она замечает то, что, по её мнению, должно быть феей, маленькое светящееся существо с жужжащими серыми крыльями. Вот чёрная собака с тремя головами, а вон белый единорог, уменьшенный до размеров детской игрушки. Повсюду порхающие существа и призрачные фигуры, создания, о которых она только читала в книгах в кибитке Сэнди, и другие, которых она вообще не знает.
Баба отворачивается от стола и кричит громовым голосом:
– Одд![7] Одд, спускайся сюда сию же минуту!
Хоуп поднимает глаза к потолку, когда слышит лёгкие торопливые шаги сверху. Вниз по наклонной деревянной лестнице вприпрыжку спускается мальчик, спеша навстречу Бабе. Он одет в рваные лохмотья, из которых торчат его ноги и предплечья, и ростом он примерно с обычного мальчика десяти или одиннадцати лет. Однако больше в нём нет ничего заурядного. Хоуп наклоняется, чтобы получше разглядеть, и у неё перехватывает дыхание, она прикрывает рот рукой. Её желудок переворачивается. Этот мальчик, похоже, был сшит из множества несовпадающих частей. Огромный шрам пересекает его лысую макушку и спускается под один глаз. Левый глаз светло-серый, в то время как правый – чёрный мрамор. У него руки разного цвета. Правая бледная, как молоко, левая на несколько тонов темнее. Его левая ладонь совсем
