форма досталась мне от старших сестер, она была мне велика и вся в заплатках. Я росла робкой девочкой и очень стеснялась своей одежды. Меня все избегали и говорили, что я глупая, темная и отсталая, потому что в нашей семье мама ходила в церковь и нас приучала. Но все же как праздник какой церковный, так к маме всегда шли женщины из нашего дома и просили ее тайно подать записки – все боялись за своих мужей.
Паломничество в монастыри
Мама часто ездила в Троице-Сергиеву лавру. У нас дома нередко бывали странники, особенно из Почаева. У мамы имелся бесплатный железнодорожный билет от Метростроя, и она ездила туда каждый свой отпуск и нас возила, особенно меня.
В Почаевской лавре было очень много нищих, раненых и тех, кто после войны остался без крова над головой. Мне в монастыре нравилось – там никто не смеялся надо мной. Всех мне было жалко.
Мария бежала с двумя детьми от немцев, а они стреляли
Там была одна женщина, ее звали Марией (она была еще молодая, но мне казалась в возрасте), у нее щека была прострелена, из-за этого она плохо говорила. Так я ее полюбила, что понимала ее речь. Она рассказывала, как бежала с двумя детьми от немцев, а они стреляли и у нее на руках убили младенца, а другого мальчика она вела за руку. Когда выстрелом ей попали в ногу, она упала, а потом пришла в себя и увидела, что младенцы ее убиты. Ее увезли в госпиталь. Вскоре погиб и ее муж. Вся ее деревня сгорела. Так она, одинокая, жила в Почаеве на лестнице – там таких было много.
Мы с ней побирались и набрали на дорогу до Москвы. Так мы с мамой привезли Марию к нам. Она нас выручала: когда нечего было есть, мы с ней шли к булочной и просили довески от хлеба (тогда хлеб резали и взвешивали). Она была в фуфайке с ремнем, в сапогах – так ходили военные вдовы. Старшие сестры стеснялись побираться, а я смирялась – есть-то хочется! Многие одноклассники обзывали меня побирушкой.
Митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич) за проповедью в московском храме Преображения Господня
Ну ладно, дочка, ведь за Христа пострадала!
В большие церковные праздники в церковь заходили дружинники с красными повязками на рукавах и, увидев в храме школьника, записывали, в какой школе и в каком классе он учится. И меня записали. После этого на линейке в актовом зале меня ставили посреди зала и стыдили, что я хожу в церковь. Мама вздохнет и скажет на это: «Ну ладно, дочка, ведь за Христа пострадала!»
Меня ни в пионеры, ни в комсомол не принимали за плохое поведение и за церковь: говорили мне, что я недостойна такого звания.
Как ночью взорвали храм
Хорошо помню времена безбожника Хрущева, что он начал творить. У нас на Преображенке был храм Преображения Господня, где часто служил и произносил проповеди митрополит Николай (Ярушевич). Я в церковь не ходила, а мама и многие прихожане дежурили по очереди и не давали взрывать храм. Так они дежурили три месяца, но все же их обманули: показали документ с печатью, что храм взрывать не будут, а ночью взорвали.
Вот и монашка наша пришла
К нам часто приезжали монахини из Сибири, из города Омска, их монастырь закрыли и всех насельниц разогнали. В нашем доме для них всегда дверь была открыта, спали они на полу.
Мне было уже четырнадцать лет, когда жила у нас монахиня Степанида (я ее звала тетя Стеша, Царствие ей Небесное!). Я приду из школы, а она говорит: «Вот и монашка наша пришла». – «Еще чего придумали!» – возмущалась я, бросала портфель и убегала на улицу. А мама горевала: «Да какая там монашка, это горе мое, крест мой, только и вызывают в школу за плохие поведение и учебу!»
Надо мной все смеются, все отталкивают
Так я прожила голодное и холодное время до шестнадцати лет. Мне нужно было идти в восьмой класс, но это стоило двести рублей в год – по тем временам очень дорого для нас с мамой, и я пошла работать.
Почувствовав себя взрослой девушкой, я сняла с себя крестик и сказала: «Мама, я больше не могу, надо мной все смеются, все отталкивают. А я хочу быть со всеми». Мать со слезами взяла крестик и горько заплакала.
Там обойдутся без тебя!
Почувствовав себя взрослой, я решила поехать по комсомольской путевке на строительство железной дороги Абакан – Тайшет. Тогда много молодежи туда ехало. Комсомолкой я не была, но комсомольского билета никто не спрашивал, надо было больше молодежи. Мама плачет и говорит: «Ну куда тебя все несет?» – «А я патриотка, Родине надо помогать». Да еще и из дома хотелось уехать и почувствовать себя взрослой, самостоятельной. Пришло время забирать комсомольскую путевку, и там вместе с путевкой обычно давали билет на поезд…
Я отправилась в комитет комсомола, и, когда вошла в кабинет, за столом вдалеке сидел референт, он любезно попросил меня подойти ближе, предложил сесть и стал смотреть мои справки. Затем спросил: «А ты комсомолка?» – «Нет», – испуганно ответила я. Меня душили слезы. «А хочешь ехать по комсомольской путевке?» – «Да». – «Ну-ну», – сказал он и все чего-то пишет. Затем спрашивает: «Знаешь, где станция метро “Сокол”»? – «Да», – удивленно ответила я. «Так вот, завтра поедешь туда, а потом на трамвае до Коптевского рынка, там найдешь строительство дома и начальника». И дает комсомольскую путевку. Я в недоумении: «А как же Абакан?» – «Там обойдутся без тебя!» И пожал мне руку.
Я вышла и не могу понять, почему меня задержали. Что будет дальше?
Дома ни с кем не разговаривала, сразу легла спать, а наутро поехала на эту стройку. Там меня встретил прораб и поставил работать кладовщицей, я выдавала инструмент и прочее.
Вот тебе на память
Проработала там два года по договору. Когда мне дали отпуск, я поехала в Почаев. Там мне очень нравилось. Жила у маминых знакомых, ходила в храм, но искренне молиться еще не умела. Просто нравился красивый храм, хорошо поют, все добрые, по средам читали акафист Матери Божией. Было много батюшек и семинаристов, они читали по очереди, а хор пел. Я любовалась ими.
Однажды семинарист подарил мне
