class="p1">Я невольно гляжу на Гилберта. Он очень внимательно разглядывает листья дуба, как будто увидел там что-то интересное, но я вижу, как краснеют кончики его ушей.
— Это мне! — подпрыгивает в толпе девушка.
Я даже не сразу её узнал — это утренняя торговка рыбой. Утром она выглядела растрёпанной, сонной и неопрятной, белое рыхлое лицо напоминало рыбье брюхо. Но сейчас со щеками, залитыми румянцем, с зелёным блеском глаз, с пляшущим вокруг лица нимбом рыжих кудряшек и счастливой улыбкой она выглядит очень хорошенькой.
— Кто-то в тебя влюбился, Гильда, — подмигивает Дугальд, и письмо отправляется к ней.
Я вновь гляжу на Гилберта и вижу, что он краснеет ещё сильнее.
Затем следует с десяток писем для людей, которых я не знаю. Получает своё письмо Альдо и немедленно принимается меня дёргать, вопрошая, кто бы мог написать о его красивых глазах и не думаю ли я, что это Сирса. Я соглашаюсь, что это вполне может быть она, и Альдо блаженно умолкает.
Несколько писем получает Мари, в том числе и моё, где я хвалю её мастерство и благодарю за помощь. А затем Дугальд неожиданно вынимает из корзины вот это.
— «Раньше мне казалось, — читает он, — что счастье не для меня. Боль и тревога были моими постоянными спутниками. Но появился ты, Сильвер, и жизнь стала для меня совсем другой. Спасибо тебе». Надо же, наш новичок уже успел кого-то обрадовать, ха-ха!
Мне передают письмо, которое я небрежно сворачиваю и хмуро кошусь на Ричил. Она хохочет и встряхивает кудрями так, что цветы дождём рассыпаются вокруг неё. Краем глаза я замечаю Гилберта — его по-прежнему невероятно интересует листва дуба, а уши так и не приобрели нормальный оттенок. Хоть не смеётся надо мной, как вот Альдо, и то хорошо.
Вскоре корзинка пустеет, Дугальд объявляет танцы и уступает помост музыкантам. Лишние стулья и диванчики возвращаются по домам, чтобы освободить место.
На танцы остаются не все, садовник тоже уходит, обрадовав людей напоследок, что завтра на работу можно прийти позже. Музыканты наигрывают весёлую мелодию, но я тащу диванчик в гостиницу и там и остаюсь, чтобы не угодить в цепкие лапы Ричил.
Прижав нос к стеклу, я наблюдаю, как Гилберт заводит разговор с Марлином. Затем он озирается по сторонам — я машу ему — замечает меня и подаёт знаки, чтобы я вышел. Убедившись, что путь будет пролегать на безопасном расстоянии от Ричил, я выбегаю из гостиницы и присоединяюсь к ним.
Глава 17. Мне мешают в танце руки, что ж ещё
Марлин возвращается на Холм и предлагает нам сопроводить его, а заодно и поболтать. Мы неспешно поднимаемся по Левой улочке.
— Расскажите нам о Теодоре, — просит Гилберт. — Тот, которого вы знаете, в прошлом был принцем?
Колдун наклоняет голову, поблёскивая стёклами очков, окидывает Гилберта долгим взглядом.
— Да-а, никчёмный бывший принц Теодор появлялся у дуба, — наконец говорит он, — и сообщил, что ты кажешься ему знакомым.
— Этого никак не может быть, — встреваю в разговор я, — потому что Гилберт с Теодором никак не могли раньше видеться.
— Ну что ж, тогда забудем об этом, — легкомысленно машет рукой Марлин. — Так что вы хотели узнать о Теодоре? И прошу, обращайтесь ко мне на ты. Когда я слышу «вы», мне кажется, что меня два, ха-ха!
— Я никак не могу вспомнить, что за прозвище было у Теодора, — выпаливаю я, перебивая Гилберта. — Чёрная Лодка? Чёрное Весло?.. Знаете, как бывает — начнёшь что-то вспоминать, и пока не вспомнишь, оно так и вертится…
— Кха! — громко говорит Гилберт и слегка толкает меня. — Это не такой уж важный вопрос, давай-ка выясним его позже!
— Любые вопросы, которые касаются Теодора, нева-а-ажные, уж поверьте мне, — зевает Марлин. — Вы точно хотите поговорить о нём, а не обо мне, к примеру?
Мой друг явно волнуется.
— Я… я бы хотел узнать, что он за человек, — дрогнувшим голосом говорит он. — Помнит ли он о своём прошлом, жалеет ли, что сбежал? Может быть, думал над тем, чтобы вернуться?
— Ха-ха-ха! — громко произносит Марлин и резко останавливается, упирая одну руку в бок, а второй почёсывая нос. — Дайте-ка подумать… хотя постойте, тут и думать не надо. Теодор — трус и на редкость унылое существо. Не может и дня провести без нытья. Каждый раз обещает, что постарается начать новую жизнь, а не успеем мы пообедать, глядишь, он уже скулит — «ох, как там мои старики родители, живы ли ещё, а что с моим братиком, а с…». Тьфу! Тьфу, одним словом.
Гилберт закусывает губу.
— А где он сейчас, ты не знаешь? — спрашивает он у нашего странного спутника. — Я бы хотел с ним поговорить. Почти у всех, кого он оставил, всё хорошо, и многие были бы рады, если бы он вернулся домой…
— Домой? Вот уж чего я ему совершенно точно не позволю. Нам место тут, на этом острове. Он, знаешь ли, не тот человек, которого стоит возвращать в большой мир.
Марлин впадает в беспокойство и размахивает руками, как ветряная мельница. Даже задевает вывеску с изображением дамы в серьгах и ожерелье, и нам приходится остановиться и придержать её.
— Но если ему так плохо здесь, — не соглашается Гилберт, — то ему стоит хотя бы навестить родных, ненадолго съездить домой. Сейчас к людям с колдовскими способностями относятся чуть иначе…
— А с чего это ты взял, что у Теодора были колдовские способности? — говорит наш собеседник холодным голосом и отступает в сторону. — Ты ошибся. Ну что ж, разговор окончен, я спешу.
— Пожалуйста, скажи хотя бы, как нам найти Теодора! — просит Гилберт. — С нами ведь приплыли и его старые друзья, Бартоломео и Брадан, но они по ошибке ушли в Клыкастый лес и так и не появились в Городе. Думаю, Теодору стоит об этом знать.
— Я думаю, ему с вами лучше не видеться. Почему-то мне кажется, что эта встреча не принесёт добра. Мне вообще не понравилось поведение Теодора, когда он вас увидел. Отстаньте от меня! — частит Марлин.
При этом он пятится спиной вперёд, выставив перед собой ладони будто для защиты, а когда убеждается, что мы не следуем за ним, разворачивается и быстрым шагом идёт к вершине холма.
— Но я не сдамся, — говорит мне Гилберт. — Давай последуем за ним в школу колдовства, а там расспросим других людей.
Я соглашаюсь, и мы поднимаемся вверх, стараясь не терять Марлина из виду. Вскоре улочка кончается, и мы оказываемся в той части поселения, которую местные называют Холмом.
