– Для удовольствия, – сказал Талдыкин уверенно.
– Ну и ляпнул! – покрутил головой Шикалов. – Для кого жездесь удовольствие?
– Для начальства, – сказал Талдыкин. – Для него народ вродебабы. Ежли ты ее попросил, а она тут же тебе согласилась, то интересу никакогов ней нет. А вот ежли она сперва попротивилась, побрыкалась, а уж после ты еевзял, то в этом и есть самое удовольствие.
– Это ты правильно говоришь, – оживился Шикалов. – Помню, вПетербурде у меня была одна дамочка…
Что за дамочка была у Шикалова и какая между нимиприключилась история, автор, за давностью лет, признаться, не помнит, но чтоизвестно доподлинно, кворум возле крыльца конторы через некоторое время былвосстановлен. И действительно (Талдыкин был прав), народ в этот раз понемногусопротивлялся, и приходилось на каждого воздействовать по отдельности (кому вшею, кому под зад). Но ведь так и должно быть (и в этом прав был Талдыкин): безсопротивления у победителя нет удовольствия от победы.
Глава 6
Митинг – это такое мероприятие, когда собирается многонароду и одни говорят то, что не думают, а другие думают то, что не говорят.
Вышли на крыльцо председатель с парторгом, и началасьобычная процедура. Парторг объявил митинг открытым и предоставил словопредседателю. Председатель предложил выбрать почетный президиум и предоставилслово парторгу. Так они несколько раз поменялись местами, и, когда одинговорил, другой хлопал в ладоши, призывая к тому же и остальных. Остальныехлопали вежливо, но торопливо, надеясь, что дальше им скажут что-нибудь посуществу.
– Товарищи! – начал парторг свою речь и услышал рыдания. Оннедовольно глянул вниз, ??то, мол, там нарушает, и увидел лица людей.
– Товарищи! – повторил он и почувствовал, что не можетсказать дальше ни слова. Только сейчас до него дошло со всей очевидностью, чтоименно произошло, какое горе свалилось на всех и на него в том числе. И на фонеэтого горя все его недавние страхи и хитрости показались ему ничтожными. Иничтожным, пустым и глупым казался ему сейчас текст, написанный у него набумажке. Что он может сказать этим людям, которые от него сейчас ждут такихслов, которых он даже не знает? Еще минуту назад он сам казался не таким, какдругие, представителем некой высшей силы, которая знает и понимает, куда, что икак должно двигаться. Сейчас он не знал ничего.
– Товарищи! – начал еще раз и беспомощно посмотрел напредседателя.
Председатель кинулся в контору за водой. Графина в конторене было, но был бачок с краном и кружкой на цепочке. Председатель наступил нацепочку ногой и оторвал кружку с половиной цепочки. Когда кружка оказаласьперед Килиным, он ухватился за нее двумя руками и, пытаясь прийти в себя, долгопил маленькими глотками.
– Товарищи! – начал он в четвертый раз. – Вероломноенападение фашистской Германии…
Произнеся первую фразу, он почувствовал облегчение.Постепенно он овладевал текстом, и текст овладевал им. Привычные словосочетанияпритупляли ощущение горя, уводили сознание в сторону, и вскоре язык Килинаболтал уже что-то сам по себе, как отдельный и независимый член организма.Отстоим… ответим ударом на удар… встретим героическим трудом…
Плач в толпе прекратился. Произносимые Килиным словаколебали барабанные перепонки, но в души не проникали. Мысли людей возвращалиськ обычным заботам. Из толпы выделялся только один Гладышев, который стоял усамого крыльца и, широко разведя руки для предстоящих аплодисментов,внимательно следил за развитием мысли оратора.
– Правильно! – убежденно восклицал он в нужных местах икивал головой в широкополой соломенной шляпе.
Чонкин стоял позади всех и, положив подбородок на стволвинтовки, пытался вникнуть в суть речи Килина, который, пересказав выступлениеМолотова, перешел от общего к частному – к конкретным делам родного колхоза. Запоследнее время колхоз достиг новых небывалых успехов. В сжатые сроки, сприменением передовых методов агротехники был произведен сев зерновых и бобовыхкультур. Парторг сообщил, сколько чего посеяно и на какой площади, сколькопосажено картофеля и других овощей, сколько вывезено на поля навоза ихимических удобрений. Заглядывая в свою бумажку, он сыпал цифрами, какарифмометр.
Чонкин ел парторга глазами, но какая-то неясная мысль мешалаему сосредоточиться и сопоставить все эти цифры. Он беспомощно поднял голову,оглянулся и вдруг увидел: вдалеке, по нижней дороге вдоль речки гнедая лошадьустало тащила телегу, в которой поверх товара сидела Раиса, продавщица измагазина сельпо. И, увидев эту отдаленную картину, Иван вдруг понял, что то,чего он никак не мог вспомнить, каким-то образом связано не то с Раисой, не тос телегой, не то с лошадью. Осененный пробуждающимся воспоминанием, стал онсквозь толпу продираться к своему соседу и другу, который с широко разведеннымидля аплодисментов руками стоял впереди всех, на самом виду.
– Слышь, что ли, сосед, – добравшись до Гладышева, Чонкинтолкнул его под локоть, – я вот тебя спытать хочу, а как же лошадь?
– Какая лошадь? – недоуменно повернулся Гладышев.
– Ну, лошадь, лошадь, – сердился Чонкин на непонятливостьГладышева. – Скотина на четырех ногах. Она ж работает. А почему ж в человека непревращается?
– Тьфу ты, мать твою за ногу! – Гладышев даже плюнул вдосаде, и как раз не вовремя, потому что раздались общие аплодисменты.Спохватившись, селекционер быстро заплескал ладонями, преданно глядя наоратора, чтобы плевок его не отнесли к тому, что говорилось с трибуны.
Тем временем оратор закончил положительную часть своеговыступления и перешел к критической части.
– Но, товарищи, – сказал он, – наряду с большими успехами вделе повышения урожайности есть у нас и отдельные недостатки, которые, если ихсобрать вместе, выглядят довольно, я бы сказал, зловеще. Например, ГоршковаЕвдокия постоянно задерживает уплату подоходного налога и налога посамообложению. Решетов Федор допустил потраву личной скотиной колхозных угодий,за что был оштрафован правлением на сорок трудодней. Стыдно, товарищи, стыдно.Уж куда далеко ходить, когда даже наш бригадир товарищ Талдыкин проявилнетоварищеское отношение к женщине, а именно на Иванов день, находясь внетрезвом состоянии, ударил жену оглоблей. Талдыкин, было такое дело или небыло? Стыдно. И нам за тебя стыдно. Ну, провинилась перед тобой жена, пошлепайее по заднице. (Оживление. Смех.) Ну ремешок употреби, никто ничего не скажет.А оглобля – вещь довольно тяжелая.
